Беседы палача и сильги. Дем Михайлов

Но это случается редко – отнятие даже собственной жизни приравнивается к убийству. Грех.

      Поначалу, в первые годы, подобное отношение к нему не оставляет палача равнодушным. Кого-то злит или раздражает, кому-то даже тешит самолюбие общий страх, но и это со временем приедается. Я помню, как к концу первого года своей палаческой жизни постоянно глядел в небо, надеясь увидеть густые дождевые тучи – ведь тогда придется накинуть плащ, а он хоть и несет на себе метки палача, все же не так приметен, как остальная моя одежда. А затем приходит тусклое равнодушие, и тебя перестает заботить отношение окружающих. Опять же рано или поздно любому палачу повезет отыскать тех, кто не станет относиться к нему как к прокаженному. И вот этот крохотный круг светлых знакомцев и даже друзей и будет спасать отнимающего жизни от полного одиночества.

      Повисшую после моей размеренно лившейся истории тишину нарушили несколько удивленные и даже разочарованные слова сильги:

      – И… все? Из этого и складывается жизнь палача? Равнодушие, привычное одиночество, долгие молчаливые путешествия…

      – Все так.

      – И больше ничего?

      – Ну почему же, – улыбнулся я. – Со временем узнаешь, в каких харчевнях и постоялых дворах готовят самые вкусные блюда…

      – Уж прости, что перебиваю… но я спрашивала не об этом! Ты описываешь жизнь обычного…

      – Человека?

      – Да!

      – Но я и есть человек.

      – Ты хитришь, палач Рург!

      – Нисколько…

      – Ты описываешь свою жизнь так мирно… но ведь ты не бродячий лекарь и не паломник. Ты палач!

      – Да. И что?

      – Что может быть мирного в твоем деле? – сильга возмущенно выпрямилась в седле, уперла кулаки в обтянутые штанами бедра, и я поспешно отвел взгляд от ее приподнявшей рубаху груди. – Я… я ожидала услышать что угодно, но только не описание твоей безмятежной дорожной скуки!

      – Ты как все. Ждешь от меня историй о том, как я кромсаю и убиваю, – понимающе кивнул я. – Ты ждешь от меня страшилок. Ты хочешь услышать морозящие кожу и кровь рабочие палаческие истории.

      – И это тоже!

      – Но моя жизнь складывается не из этого, – пожал я плечами. – Моя жизнь – это стелящийся и стелящийся бесконечный узор дорог и тропинок. Не зря палачей порой называют пауками, ведь переплетенья дорог – наши паутины, а мы, услышав дрожанье нити, спешим на этот зов, чтобы оборвать жизнь попавшейся мошки и получить за это свои кровавые деньги.

      – Ух! Вот это уже звучит лучше! Куда лучше! Прямо просится на страницы моей книги.

      – К чему подыскивать звучные слова, сильга? Пиши, как есть. Без прикрас.

      – Так ты так и говоришь, – удивительно звонко рассмеялась сильга и тут же смущенно кашлянула, отворачиваясь и нарочито внимательно глядя на тянущиеся по обочине дороги красные турмосы – удивительно неприхотливые цветы, что первыми просыпались весной и последними засыпали осенью.

      Кашлянув