Тайная жизнь пчел. Сью Монк Кидд

подумал. Долго смотреть ему в лицо – огромное и пылающее, точно лик Бога – было невозможно.

      Ти-Рэй вновь метнул луч фонаря в темноту.

      – Кто здесь?! – проревел он.

      – Пожалуйста, Ти-Рэй, здесь нет никого, кроме меня!

      – А ну, встала, быстро! – гаркнул он.

      Я потащилась вслед за ним обратно к дому. Его сапоги избивали землю с такой силой, что мне стало ее жалко. Он не проронил ни слова, пока мы не вошли на кухню, а там сразу вытащил из кладовки крупу.

      – От парней только такого и следует ожидать, Лили, – их винить не в чем, – но от тебя я не ожидал. Ты ведешь себя не лучше, чем шлюха!

      Он высыпал на сосновый пол горку крупы размером с муравейник.

      – Иди сюда и становись на колени.

      Я стояла коленями на крупе с тех пор, как мне исполнилось шесть, но так и не привыкла к ощущению стеклянной крошки под кожей. Я приблизилась к кучке теми крохотными шажочками, какими передвигаются девушки в Японии, и опустилась на пол, уговаривая себя не плакать. Но мои глаза уже наливались слезами.

      Ти-Рэй сел в кресло и принялся чистить ногти складным ножом. Я переминалась с одного колена на другое, надеясь выгадать одну-другую секунду облегчения, но боль впивалась глубоко под кожу. Я закусила губу – и тут остро ощутила деревянный образок чернокожей Марии под резинкой на поясе. А под ним – вощеную бумагу с вложенной в нее фотографией матери и ее перчатки, прилипшие к моему животу. И вдруг мне показалось, будто моя мать здесь, прижата к моему телу, будто она – это частички изоляции, направленные на мою кожу, помогающие мне впитать всю его злобу.

      Следующим утром я проснулась поздно. Едва коснувшись ступнями пола, полезла под матрац проверять, на месте ли мамины вещи, – это был временный тайник, куда я спрятала их до тех пор, пока не представится возможность снова закопать в саду.

      Довольная тем, что мои сокровища в безопасности, я побрела в кухню, где и застала Розалин, сметавшую с пола крупу.

      Я намазала себе маслом кусок хлеба.

      Розалин шуровала метлой, поднимая сквозняк.

      – Что случилось? – спросила она.

      – Вчера ночью я выходила в сад. Ти-Рэй думает, что я встречалась с каким-то парнем.

      – А ты встречалась?

      Я в ответ закатила глаза:

      – Нет!

      – И долго он продержал тебя на крупе?

      Я пожала плечами:

      – Около часа, наверное.

      Она перевела взгляд на мои колени и замерла с метлой в руках. Они распухли от сотен мелких красных рубцов, кровоподтеков размером с булавочную головку, которым предстояло превратиться в синюшные крапины по всей коже.

      – Да ты глянь только, дитя! Глянь, что он с тобой сделал! – ахнула она.

      За мою жизнь колени подвергались этой пытке столько раз, что я перестала считать ее чем-то необыкновенным; с ней просто приходилось время от времени мириться, как с обычной простудой. Но выражение лица Розалин внезапно разорвало эту привычность в клочки.

      Этим