Жертвуя малым. Том 2. Вольга Медейрос

он как раз коллекционирует всякие древности!»

      «Бабушка говорила, что эти гребни и шпильки – мой оберег, потому что сделаны из сердцевины тысячелетнего ясеня. Они – семейная реликвия, которую передавали в нашем роду из поколения в поколение по женской линии», – отвечала Риша, которой на самом-то деле больше всего хотелось поговорить с братом о предстоящих испытаниях. Она вернулась к мытью статуй и – что было гораздо менее приятно – к разговорам с червями тоже, но те ничего толкового ей не сообщали, а сама она – повинуясь интуиции – не спрашивала. Будущее пока ничего нового ей не сулило – ни плохого, ни хорошего, и Риша наслаждалась передышкой. Но все же вскоре, понимала она, передышка закончится.

      «Это означает, что ваш род очень древний, правда же, отрок Шабо?» – и Нортия, как ей самой казалось, обольстительно, захихикала.

      «Может, и так, любезная дева, – отвечал ей Ришин брат с прохладцей. Взболтав кувшин, он набулькал девушкам новую порцию вина в маленькие чарочки. Они чокнулись, и он продолжал: – Если верить семейным преданиям, наш с Маришкой род древнее самой Империи, но правда в том, что и мы, и все наши предки – пусть придворные и почетные, но все же – плебеи, со всеми вытекающими отсюда последствиями».

      Они выпили, и Нортия приумолкла, вероятно, слова Шабо задели ее за живое, ведь, в отличие от Ришы и ее брата, она принадлежала к сословию свободных людей. И поначалу ее весьма смущала необходимость служить слепой из плебейского племени, пусть даже и живущего века при дворце в качестве местных священных рабов. Лишь появление Шабо и влюбленность в него, а также рескрипт Императорской хозяйственной службы примирили ее с этой необходимостью.

      Над громадой дворцового комплекса склонялась длинная ночь сезона «выпадения инея». Благодаря влиянию Завесы, климат за два века значительно смягчился и даже «холодная роса» в это время бывала в столице не каждый год. Но все же с уходом солнца воздух посвежел. Оставив приунывшую Нортию хлопотать над растопкой маленькой печурки, брат и сестра, накинув теплые уличные халаты, вышли из домика и уселись на трехступенчатом крыльце. Котенок, привыкший к Рише и верный, как собака, последовал за ними. Шабо он полюбил почти так же крепко, как и свою хозяйку.

      Ветер шуршал в вечнозеленых кустах камелии, да вороны, готовясь ко сну, каркали с верхушек растущих вдоль внешней дворцовой стены деревьев. Пряча зябнущие руки в широкие рукава ватного халата, Риша подумала о том, что, несмотря на свое плебейское происхождение, она никогда в жизни не бывала за пределами дворцовой стены. Котенок, который наверняка зяб в своей тоненькой шкурке, вспрыгнул к ней на колени, и она распахнула для него полу халата, приглашая в тепло. Котенок забрался туда, и, покрутившись чуток, свернулся клубком на подоле ее нарядного платья.

      «Тучи набежали, – сказал Шабо. – Звезд совсем не видно».

      «Ночью дождь пойдет, наверное», – предположила Риша. Брат подсел к ней поближе и она, по детской привычке, склонила голову к нему на плечо.

      «Я