Практика предательства и другие истории девяностых. Катя Стенвалль

это, например, розовое, а то сиреневое, здесь бант, а тут вот воланчики, плечи голые, а сзади вырез, а сбоку шлейф. Туфельки к этому платью нужно тоже розовые, хотя нет, лучше перламутровые, на высоком каблуке. Потом рисовался букет. Потом фата. Потом свадебный торт, свадебный кортеж, какого цвета будут лошади, а какого карета. Какого цвета будут платья подружек. Что будет стоять на столе, какая скатерть, какие занавески на окнах. Это был бесконечный список предметов, мы их продумывали до мелочей и рисовали. Предметы часто менялись, в зависимости от настроения, менялся цвет туфелек, форма сумочки, украшения на торте. Но было и такое, что не менялось никогда. То, что Мириам выбрала, множество раз нарисовала, исправила и дополнила, и теперь этот окончательный вариант кочевал из рисунка в рисунок. Например, состав гостей. Вот мама с папой, вот бабушка с дедушкой, вот её двоюродные сёстры, вот маленький племянник. Этих персонажей и их наряды Мириам смогла бы, наверное, нарисовать с закрытыми глазами. В углу альбомного листа обязательно рисовалась так же и семья её жениха. Люди изображались схематично, какие-то чёрные фигурки, пять или шесть. А в центре этой группы возвышалась длинная тощая фигура. Ноги – палки, руки – палки, узкая голова, и чёрное пятно вместо лица. Это и был её жених.

      Я предлагала всякое такое, чтобы было повеселей, типа вместо лошадей запрячь зебру. Но Мириам знала свою свадьбу на все сто, и прерывала мои фантазии: «Нет, это мне не подходит, я не хочу выглядеть смешно, лошади должны быть белыми, под цвет моего веера». Ну белые, так белые, я не возражала, ведь это была её свадьба. Почему-то мы всегда играли в её свадьбу, не в мою.

      Она не допускала никаких отклонений от классики. Её свадьба была вся расписана, как по нотам. Мириам всегда знала, что за чем идёт и как что должно выглядеть.

      Мы придумывали себе мужей. У меня были несколько вариантов, то брюнет, то блондин. Иногда он был совсем молодой, иногда почти старый. Мне было интересно – в игре – попробовать разные варианты, примерить разные сценарии. А Мириам всегда говорила одно и то же: «я выйду замуж за Алишера». Для меня тогда это имя было как из восточной сказки. «Меч Алманзора, печать Натаниэля». Ну и Алишер где-то там же, рядом с Аладдином. Я не думала, что кого-то действительно так зовут. И у неё ещё должны были родиться двое сыновей: Рустам и Рахман. Я спрашивала, что будет, если родится девочка. Мириам как будто бы не слышала меня. Она говорила: «Но у нас не будет девочки, будут два сына. Так хочет Алишер. Он сказал, нужно два сына.»

      Игра тем и хороша, что в игре всё возможно. Хочешь ты двух сыновей – и пожалуйста, можно и двух, понарошку. Мы знали, что это всё не по-настоящему. Мне нравилось так играть с Мириам, поддерживать её абсолютную уверенность в том, что всё будет так, как она задумала. Я с удовольствием включалась в сюжет игры, начинала тоже придумывать разноцветные костюмчики и чепчики для новорожденных Рустама и Рахмана.

      Время шло, мы росли, но игра эта мало менялась. Когда нам было лет