Сумерки. Дин Кунц

он превратился в пьяницу, драчуна, насильника, наркомана и даже убийцу. Женщины у него менялись едва ли не каждую неделю, и почти все они были наркоманками и проститутками. За это время он семь или восемь раз переболел триппером и дважды сифилисом, что с учетом его образа жизни было не так уж и много.

      В тех редких случаях, когда он бывал трезв и в голове у него прояснялось, его пугало это саморазрушительное безумие. Но Барлоу оправдывал свое поведение тем, что это был не случайный всплеск насилия, а естественная реакция на бездумную, а иногда и умышленную жестокость окружающих.

      Для окружающих он был чудищем, неуклюжим гигантом с лицом неандертальца, способным нагнать страху даже на медведя-гризли. Маленькие дети его боялись. Люди постарше смотрели разинув рот – кто-то открыто, а кое-кто украдкой. Некоторые откровенно посмеивались у него за спиной, перекидывались шуточками. Обычно он делал вид, что ничего не замечает, – если, конечно, у него не было желания поразмять кулаки. Но он всегда знал, что над ним смеются, и это не могло не ранить. Хуже всего были подростки – особенно молоденькие девушки. Эти открыто потешались над ним, особенно с безопасного расстояния.

      Для Барлоу не было ничего проще, чем оправдать свою склонность к насилию и саморазрушению. Долгие годы твердил он себе, что его ненависть, горечь и гнев служили своего рода броней против жестокости окружающего мира. Без наплевательского отношения к собственному благополучию и тщательно взращенной жажды мести он чувствовал бы себя беззащитным. Это мир сделал из него изгоя. Мир предпочитал видеть в нем либо громадного недотепу с лицом обезьяны, либо зловещего монстра. Недотепой Барлоу не был, но ему нравилось играть в чудовище.

      Он не был плохим сам по себе – его таким сделали. Он не отвечал за свои преступления – в них были виноваты те, кто подтолкнул его к такой жизни. Именно этим он утешался большую часть времени.

      До тех пор, пока не встретил Грейс Спайви.

      Она показала, к чему ведет бездумная жалость к самому себе. Благодаря ей он понял, насколько жалкими и смехотворными были все его оправдания. Мать Грейс объяснила, что любой изгой способен почерпнуть в своем состоянии силу, мужество и даже гордость. Она помогла ему узреть греховность его поступков и изгнать дьявола.

      Кайл понял, что его небывалую силу и невиданную способность к разрушению следует использовать лишь для того, чтобы нагнать страху на врагов Господа.

      И вот теперь, пока Мать Грейс погружалась в транс, Кайл смотрел на нее с безоговорочным обожанием. Он будто не видел, что ее седые волосы давно нуждаются в расческе. Пламя свечей озаряло их золотистым сиянием, превращая в глазах Кайла в некое подобие нимба или священного ореола. Не замечал он ни мятой одежды, ни жирных пятен, ни белесой перхоти. Он видел лишь то, что хотел видеть. Спасение. Избавление от грехов.

      Мать Грейс простонала. Веки ее дрогнули, но не поднялись.

      Одиннадцать учеников, все так же сидевшие вокруг нее полукругом, затаили дыхание, как будто любой звук мог разбить эти хрупкие чары.

      – Боже, –