«Около музыки» и другие рассказы. Нина Дашевская

что мы молчим? – спросил вдруг Панкратьев.

      – Ну да, – растерялась я от прямоты вопроса. Действительно, как-то неловко идти вместе и молчать. Обычно неловко. Но сейчас нет.

      – Слушай, а чего ты вообще со мной пошла? Ничего себе вопросец.

      – Захотела и пошла. Не с тобой, между прочим, а сама по себе.

      Потом я вспомнила, как он мне ответил на крыше: «А ты?» И спросила тоже:

      – А ты чего со мной пошёл?

      – Ну, я – совсем другое дело.

      – Почему?

      – Ну как! Вот со стороны можно подумать, что у нас с тобой… э… романтическая прогулка. И люди думают: надо же, с такой-то рожей отхватил себе девчонку симпатичную…

      У меня стало возникать ощущение, что он специально хочет меня смутить. Вывести из равновесия. Ведь не ждёт же он, что я ему отвечу: да нет, ты очень даже ничего… Чего врать-то, если сам всё понимает.

      – Ушастую такую девчонку отхватил, – сказала я. Понимаю – «симпатичную» он просто так ляпнул, к слову пришлось.

      – Ха! Ушастая нашлась. Под шапкой незаметно. Вот свинья. И говори с ним после этого.

      А он вдруг добавил серьёзно:

      – На самом деле мне наплевать, конечно, что там люди со стороны думают. Мне просто захотелось поговорить с человеком. А ты вроде тоже не против поговорить. И не дура вроде бы. Не дура же?

      – Ну, вообще, все про себя так думают. Что они не дуры.

      – Я точно не дура, – засмеялся Панкратьев. – Хотя иногда думаю, что мне мозгов не хватает.

      – И при этом думаешь, какой ты умный. Это же известный признак ума. Все вон не догоняют, какие они дураки, а ты догнал.

      – Точно, – опять засмеялся он. – Слушай, похоже, я не зря с тобой пошёл.

      А я подумала, что и я тоже не зря. И ещё подумала, что, когда тебе говорят: да, у тебя реально уши торчат, но ты не дура, – это круче, чем папино «Сонечка у нас умница и красавица».

      – Да, а ты докрутила про музыку? О чём думаешь, когда играешь, – можешь сказать?

      – Нет… Я забыла. Я сейчас думала о другом.

      – О чём? – бесцеремонно спросил Панкратьев.

      – Ну… Про учителя своего.

      А ведь мне, пожалуй, нравится ему отвечать.

      – Хороший учитель?

      – Самый лучший, – ответила я опять честно.

      Панкратьев вздохнул.

      – Повезло тебе. Завидую. У меня такого нет.

      – У меня, в общем, теперь тоже нет. Он уехал. В Москву.

      – А. Жалко. Ну, хотя недалеко же. Ты можешь к нему ездить.

      – А я и ездила.

      Вот ничего себе! Я думала, никто об этом никогда не узнает, такая великая тайна. Взяла и разболтала Панкратьеву какому-то.

      – Знаешь, это он меня научил думать не только о пальцах.

      – Как его зовут?

      – Марк… Марк Миронович.

      – Ого! Вот имя. Сплошной мурмур. Ля мур? – ехидно прищурился он.

      – Да ну тебя!!! – взорвалась я. – Вообще не буду ничего говорить больше.

      – Извини. Да ладно, ты ж совсем не обиделась! Рассказывай давай. Ты же хочешь рассказать?

      А ведь правда, хочу.

      И