Белая нить. Алена Никитина

Зелен лист, он бы лучше окунул ее в чан с горячей водицей и отмыл с мочалкой.

      Но, как говорится, пустому столу и иссохший листок послужил украшением.

      – Ой! – Рубин рыгнул и выпустил изо рта тучку дыма. – Извиняйте, господа.

      От него смердело гарью, табачными листьями и выпивкой. Не вином. Чем-то едким, вроде глушницы. Из любопытства Олеандр как-то раз ее вкусил и едва отдышался, чудилось, сгорая заживо. На вкус она оказалась паршивой. Все равно что кипяток, приправленный перцем.

      – Пьянь ядовитая, – прошипела Драцена, но в наступившей тишине ее услышал каждый.

      – Грубовато, – буркнул Рубин под тяжелый вздох Аспарагуса. – Хамка ты, знаешь…

      На ладони Каладиума вспыхнул зеленый огонек чар, который тут же спрыгнул наземь и впитался в листок:

      – Болтает сын Цитрина много, истинно? – вымолвил и закатал рукава, недобро ухмыляясь. Он повысил голос: – Рубин, будьте любезны, умолкните!

      В тот же миг лист вспорхнул и накрепко приклеился ко рту Рубина. Тот ошалело моргнул и принялся сдирать кляп.

      – Каладиум! – вскрикнул Аспарагус.

      – Аспарагус. – Поклонился ему тот.

      – Рубин! – Олеандр поспешил на помощь приятелю.

      – Зефирантес!..

      Чего? А он тут откуда взялся? Олеандр повернул голову к дому. Аспарагус и Каладиум тоже. Зеф топтался под крышей веранды и почесывал щетину. Выглядел он лучше – следы ошеломления исчезли.

      – Эм-м-м, – проронил он. – Извините, думал, вы перекличку затеяли. Ошибся, видать.

      – Мило.  – У Аспарагуса задергался единственный видящий глаз.

      Бред какой-то! Олеандр сглотнул и медленно втянул носом воздух. Еще разок, еще и еще.

      – Так, – начал он, взывая к рассудку и собирая мысли в кучу. – Мы ловили силина, и я…

      Слова повисли на кончике языка, по двору ураганом разлетелся шипящий вопль:

      – Я убью тебя! – Рубин откинул сорванный кляп и придавил каблуком сапога, растирая в кашицу.

      Остроконечный капюшон сполз с его макушки, выявляя лицо с вздувшимися заалевшими венами. Его клыки оголились. Правая ладонь сжалась в кулак и вспыхнула пламенем.

      Тишина сомкнулась над двором. На лицах Зефа и Драцены застыл откровенный ужас. Аспарагус дёрнул щекой.

      Даже Каладиум пошатнулся – видимо, врожденный страх огня пошатнул годами оттачиваемое умение скрывать чувства, перенятое у океанид.

      – Вы ко мне обращаетесь? – оживился он и ткнул себя пальцем в грудь.

      – Никто. Не смеет. Затыкать. Мне. Рот! – брызжа слюной, проорал Рубин. – Никто! Смекаешь?!

      Он тяжело дышал, сжимая и разжимая огненный кулак. Из раздутых ноздрей вырывался дым, белки глаз покраснели, почти слились с алой радужкой.

      Олеандр сделал осторожный шаг к Рубину. Для верности поднял руки к ушам, давая понять, что нападать не собирается.

      – Э-эй, дружище! – Голос предательски срывался на писк. – Ты чего распалился-то? Ты ведь сознаешь, что можешь натворить? Ты ведь не хочешь никому