Владетель Ниффльхейма. Карина Демина

кость по кости, мерзко, раздражающе.

      Вставай, Воробей. Беги, Воробей. Спасайся.

      Нельзя бежать, не зная дороги. И Воробей приказал себе не рыпаться. Приоткрыв глаза, он увидел край синего с желтым ковра и лампу. Та стояла на полу, и желтый круг света вздрагивал, когда его касалась чья-то тень.

      – Скрип-скрип, – шептала она. – Скрип. Вставай же…

      Воробей лежал. На чем-то очень мягком и теплом. И пахло это непривычно, но приятно. Так пахнут коробки от порошка и пластиковые бутылки, на дне которых, при везении, остается капля шампуня.

      – Ты умеешь притворяться, – скрип вдруг оборвался, а тень в круге качнулась навстречу Воробью. – Весьма полезное умение.

      Воробей не шелохнулся.

      – Особенно в незнакомом месте. Незнакомые места пугают.

      На лоб легла тяжелая ледяная рука.

      – Но любой страх можно преодолеть. Главное – найти правильный стимул. Например, голод. Ты голоден?

      Лежать. Дышать неглубоко, нечасто. И губы не облизывать, как бы ни хотелось. Они стали очень сухими, эти губы. И горло тоже.

      – Ты должен быть очень голоден… и очень напуган.

      Пальцы вдруг вцепились в волосы и дернули. Воробей вскрикнул.

      – Но тебе больше нет нужды бояться, – ласково сказал человек. – Да и кого? Брунмиги? Он тебя не тронет. Ты мне веришь? Правда?

      Воробей осторожно кивнул. Ему вдруг стало жутко, как никогда прежде, разве что в те самые дни, когда он прятался в мусорной куче.

      – Веришь… вера – это очень важно. А Брунмиги – добрейшее существо. Он тебя подобрал. Привел сюда. Искупал. Переодел. Тебе следовало бы поблагодарить Брунмиги за заботу.

      От руки, державшей Воробья, пахло старым льдом, и еще осенней сыростью. Землей, которая скапливается в гнилых ящиках, и сама становится гнилью. Костями.

      Шерстью.

      От запахов этих мутило.

      – Но вряд ли он дождется благодарности, – задумчиво произнес человек, отпуская Воробья.

      Благодарить? Карлик – сука. И матушка Вала тоже. А этот – и подавно. Пусть себе притворяется добреньким, только выходит у него дерьмово.

      Гладкий. Лощеный. Лицо тяжелое, с крупным носом и узкими губами. Волосы длинные, белые – крашеные? – и еще в косы заплетены. А на косах – бубенчики висят, фигурки всякие. И на шее бусы в три ряда. Педик что ли?

      – Нойда, – возразил человек. – Колдун. Ты можешь звать меня Варгом. Вставай.

      Воробей подчинился.

      Теперь он видел всю комнату, которая показалась ему смутно знакомой. Не именно эта, но вообще получается, что он бывал в комнатах. Или даже жил. В какой-нибудь похожей, с окнами до потолка и люстрой-шаром. И кровать там была, и стол вот такой же, только выше… скатерть еще с бахромой.

      Белой.

      Влажной, как шерсть.

      Воробья снова замутило.

      Бежать. Быстро. Сейчас. Или скоро, но обязательно. Почему? Потому что.

      – Будет вежливо, если и ты представишься, – сказал Варг, как почудилось – с насмешкой. – У тебя есть имя?

      – Во… воробей.

      – Это