Жизнь номер один. Олег Липовецкий

часто заходил на мамину работу. Мне нравились полированные столы, счеты, калькуляторы, большой таинственный сейф и кабинет директора, стены которого были обиты пластиковыми вкладышами из конфетных коробок (от этого в кабинете всегда пахло шоколадом). Странно сейчас звучит, а тогда в великой стране эти конфетные штуки на стенках были модным дизайном. Еще потолок уделывали картонными подкладками для яиц. Потому что в великой стране ничего не было в магазинах. Отвлекся.

      Так вот, однажды я зашел к маме как раз в обеденный перерыв, когда в конторе никого не было, кроме женщины, которая дежурила в пункте проката, принадлежащем маминому ведомству. Я вошел в кабинет и увидел на столе ровненькую стопочку серебристых двадцатикопеечных монет… Дальше ничего объяснять не нужно. Зайдя в соседний магазин промтоваров, я купил какие-то цепочки в отделе бижутерии, из которых сделал впоследствии очередной клад, а в кулинарии штук пять свежих сочников, которые умял, пока шел домой, чтобы не объяснять, откуда я взял на них деньги. Вечером мама, посадив меня рядом с собой, спросила, заходил ли я к ней на работу. Отрицать это было глупо – меня видели. Я кивнул головой. Тогда мама задала мне следующий вопрос: «Сынок, а ты ничего не брал со стола в кабинете?» – «Нет, мамочка, а что случилось?» – невинно ответил я, заглядывая в добрые мамины глаза… «Честное слово, сынок?» – «Честное слово, мамочка»… На этом разговор был окончен… Но это все предыстория, которая была необходима, чтобы вы поняли, что хотя меня и не поймали ни разу, а, как говорится: «Не пойман – не вор», – репутация моя была подмочена, и через некоторое время родители перестали оставлять в карманах мелочь, а меня – в пустых рабочих кабинетах.

      Ну а теперь – главное. Пик моей воровской карьеры пришелся на зимние каникулы. Папа, а папа у меня врач, после покупки нашей первой машины, а она появилась в семье раньше меня (как вы помните, это был снежно-белый «Москвич-412»), копил на «Жигули». И, наконец, время пришло. Точнее, очередь подошла. Накопить было мало, надо было ждать, пока тольяттинский завод сделает именно твою машину. И вот этот момент пришел. Папа снял со сберкнижки огромную по тем временам сумму – восемь тысяч двести рублей и, разделив на восемь стопочек, положил в шкаф, который закрыл на ключ. Это было вечером. Я не видел, что папа положил в шкаф, но я видел, что шкаф был заперт на ключ, чего обычно не делалось. Любопытство мое было раскалено до предела, когда я увидел, что папа положил ключ в карман пиджака, в котором и ушел утром на работу. Благо папина работа была рядом, а я был мальчиком с хорошей фантазией. Вернувшись из школы, я позвонил папе на работу и сказал, что хочу прийти к нему порисовать. Я делал так часто, когда мне было скучно дома одному. В больнице меня все знали, к тому же папа был заведующим отделением, и кто же ему запретит. Через десять минут я был у него, а через полчаса, выждав, когда папа выйдет в белом халате из кабинета, я добрался до папиного пиджака, висевшего на стуле, а следовательно, и до ключа. Посидев еще минут пятнадцать