Жареные корки апельсина. Мила Рыжая

чёрные глаза, они жадно охватывали происходящий вокруг них мир. Точнее, не мир, а маленькую комнатку с хрупким светом.

      Это была девчонка с большими и ясными глазами, такая крохотная, что, наверное, даже уместилась бы маме в тёплые ладони. Но маме было плохо, она еле сдерживала свой тяжёлый хрипящий кашель, чтобы не спугнуть дитя.

      9:38ч.

      Следующим утром пришёл папа. А у папы были холодные глаза, будто кто-то посеял в них печаль и безнадёжность. Он прошёл угрюмой походкой в комнату и мельком бросил взгляд на малышку. Она улыбнулась ему так широко и светло, что ему почудилось, будто от глубокой ноющей раны оторвали бесполезный пластырь.

      

      Тихо усевшись в кровать около своей жены, он молчал. Она молчала в ответ.

      Вьюга за окном прекратилась ещё к утру. Вышло яркое солнце, и снег блестел от своей чистоты. В доме стояла тишина.

      – Ты всё должна понимать. Мы не справимся.

      – Я понимаю… Отдай её сегодня.

      Мама

      Простит ли она меня когда-нибудь? А может, она не будет знать, что была я? «Мы не справимся»… Я знаю и понимаю сама…

      Впервые вижу его таким жалким и беспомощным, и мне даже противно. Он сидит чуть сгорбившись, тёмные волосы вьются крупными локонами и слегка прикрывают широкий лоб. Пальцы, обветренные до легкой корки с красноватыми ранками, сжимают конверт.

      Никому не нужно пояснять, что в нём…

      Внутри ещё еле живёт потухшая надежда – «мы справимся», но она разбивается о его настойчивое молчание.

      Он уходит в кухню.

      Я вспоминаю прошедшую весну, которая, наверное, станет последней для меня. Когда капало с крыш, и всё вокруг говорило о счастье, я узнала, что ношу под сердцем.

      Радость и маленькая тревога «и что же будет» переполняли меня. Забегаю домой, пытаюсь сбить учащённое дыхание и смотрю в его глаза… Он всё понял. Обняв друг друга, словно теперь всё счастье мира в наших руках, мы ещё не понимали, что это мгновенье будет столь коротким.

      Чуть позже у меня обнаружили туберкулёз. Земский врач давно не навещал меня. Потому что, во-первых, это опасно, а во-вторых, уже безнадёжно. Деревенские предусмотрительно обходят наш дом стороной.

      Мне плохо, мужу немного легче, но… иногда, я думаю, ему даже хуже, чем мне, и он просто делает вид, что пока всё под контролем. Он сибирский мужчина, а это значит, что вряд ли я узнаю о его боли. А если об этом узнали бы деревенские мужики, а особенно их сварливые жёнушки, ему не разрешили бы чистить от снега лёд. Если будет так, то мы совсем останемся с носом.

      Сердобольные дальние родственники готовы приютить малышку, но предупредили, что только сразу после рождения, чтобы не дай Бог не заразить её.

      У меня нет сил плакать, мне хочется уснуть, уснуть навсегда. Я закрываю глаза и умираю медленно. Раз, два, три…

      Она плачет.

      А значит, мне надо привстать и успокоить, но сил нет совсем. Одеяло словно топит в своём плену, а болезнь крепко-крепко сжимает лёгкие, будто они зажаты в клетку. Я набираюсь сил и иду к колыбели пошатывающейся походкой. Дома пахнет настойками, и меня тошнит от этого едкого запаха.

      

      Из кухни тихо-тихо слышится запах жареных корок апельсина.

      Он жарит их, чтобы перебить въедливый запах лекарств. Муж любил Марию всем сердцем и даже больше. Но никто никогда не знал, что у него происходит в голове, какие мысли посещают этого сурового мужчину. И только поступки, мужские и иногда неловкие, говорили за него.

      Безысходность положения, казалось, сломит его. Но он старался держаться из последних сил.

      Апельсины были самым любимым и желанным лакомством его жены. Но достать их в сибирской деревушке не так-то просто, точнее, очень даже тяжело. И всё-таки были светлые дни, когда на их столе красовались рыжие апельсины. Больше всего Марии нравился запах. Ей казалось, что именно ими благоухают сады где-то на морском побережье.

      

      Как и у всех, с любой готовкой в кухне в дом приходят тепло и уют. Кажется, что счастье совсем рядышком…

      Малышка плачет настороженно, будто не хочет разочаровать свою маму. Мария прислоняет её к груди. В доме слышится только сладкое и жадное сосание материнского молока.

      Покормив, она укладывает её в постель. Сердце щемит, но так будет правильно.

      Большие и чёрные, как грустная ночь, глаза влюблённо обнимают маму. Она с какой-то маленькой детской печалью разрывает мамино сердце.

      Безысходность, кажется, поглощает их. В комнату входит Павел. Он видит свою жену и обомлевши смотрит на неё сзади. Такая хрупкая и нежная, словно первая расцветшая весенняя веточка, она склоняется над своим дитя.

      Муж подходит к ней и крепко обнимает со спины.

      Кажется, он передумал…

      Глава2. Крохотное счастье

      В тот день они решили оставить дитя. Сердце не