Обмани меня дважды. Мередит Дьюран

дрожа от холода. Но готовила она замечательно! Оливия принюхалась: в воздухе стоял чудесный аромат тушеной баранины – насыщенный, пряный.

      – Ужин уже подали?

      – Подали и съели, – заявила миссис Примм. – Вы же знаете, что я никого не жду.

      Скрыв разочарование, Оливия пошла вверх по лестнице. В животе ворчало, но голод ее не убьет.

      Оказавшись в своей комнате, Оливия опустилась на колени, чтобы убедиться в том, что ящик с замком по-прежнему стоит под кроватью. Она жила в постоянном страхе, что кто-нибудь может украсть его.

      Во время поездки на омнибусе она проводила в уме расчеты, оценивая свои возможности. Настала пора подумать о том, чего ей больше всего не хотелось: о побеге на Континент, в какое-нибудь далекое местечко, в котором Бертраму и в голову не придет ее искать.

      Оливия подняла глаза на рисунки, которые прибила к стене. Все это были милые картинки, вырванные из журналов. Увитый плющом коттедж, в окне которого горит лампа. Деревня, заснувшая под снегом. Слащавые мечты, но Оливия не могла смеяться над ними, не могла избавиться от них, как ни старалась.

      За границей она всегда будет незнакомкой. Вынужденная избегать британских экспатриантов, она станет еще более одинокой, чем сейчас.

      Ха! Оливия отогнала жалость к себе. Горьковато-сладкое, липкое чувство. Если человек слишком долго предается ему, то в конце концов оказывается в ловушке.

      Отперев замок на ящике, Оливия с удовлетворением взвесила в руке свои фунтовые купюры – внушительный кирпичик накоплений. Элизабет Чаддерли платила ей щедрое жалованье, и этих денег вместе с накоплениями матери хватит на несколько месяцев безбедного существования, если Оливия не найдет работы фройляйн, синьорины или мадемуазель.

      Оливия положила деньги, а потом, поскольку месяцами не позволяла себе смотреть на сундучок, вынула из него дневник своей матери. Кожаную обложку надо бы смазать маслом, потому что она кое-где начала трескаться. Но почерк матери по-прежнему оставался каллиграфическим и ярким.

      Мама никогда не боялась Бертрама. Если бы он всегда был негодяем, Оливии было бы легче понять его сейчас. Она пролистала наблюдения за цветами, описание сменяющих друг друга времен года, платьев, только что привезенных из Лондона, и, конечно же, себя самой: «Мой драгоценный ангел стал девушкой. Я даже не понимаю, как это произошло». Последняя запись – вот что всегда привлекало Оливию. Каждый раз! И это была единственная запись, которую она не понимала.

      «Правда спрятана дома».

      Какая правда? Тайна останется нераскрытой, потому что Оливия не решалась поехать в Алленз-Энд.

      Ступеньки застонали. Оливия едва успела спрятать сундучок, как в замке загремели ключи.

      – Неужели я не могу побыть одна? – спросила она, когда дверь открылась.

      Миссис Примм не обратила внимания на ее слова.

      – Есть кое-что, – кислым тоном проговорила она, – о чем я забыла сказать раньше.

      Оливия встала. У нее больше не будут вымогать деньги.

      – Я