Перестроечная комедия «Арион». Валерий Рыженко

не ответил. Он обошёл надгробную плиту фараона, который был мучеником и страдальцем и добывал хлеб в поте лица своего. Экскурсовод попытался представить фараона за гончарной работой и почувствовал, как его голову засеивает металлическая пыль. Плита источала неувядаемый аромат славы и могущества. Арион спросил администратора о внешней архитектуре музея и скривился, услышав, что эта форма наиболее полно выражает страдание.

      – А у меня она вызывает туман! – сказал Арион. – Вот здесь. – Он постучал костяшками по размашистому лбу.

      – Страдание и есть туман, – торжественно, словно диктор, вещающий о смерти государственного человека, ответил администратор. – И живёт человечество в нем.

      Почитатели древности Ариону надоели. Они были похожи на идолов. От них исходил железный и каменный дух. Плита фараона была для них гвоздём программы. Они простаивали возле неё в оцепенении, словно парализованные. Экскурсовод отгонял их указкой, размахивая, словно кнутом. Случались и приятные минуты, когда в музей заходили мужики в солярных кирзовых сапогах с натянутыми на них синими бахилами и с лицами, вспаханными, как поле. Мужики были просты, называли ржавые наконечники железками, а не древностями, спрашивали: «Кому нужны эти осколки?», тыкали в каменные топоры и предлагали свои. Арион подзывал администратора и тот нагонял на мужиков страшную тоску мученическим трудом древнего человека, который каменным топором срубывал дерево в сто обхватов.

      – А зачем ему нужно было такое большое дерево? – удивлялись мужики. – Мог бы и не жадничать, а поменьше…, – и добавляли. – Флору и фауну истощал. Нехороший мужик. – Они осуждающе качали головами.

      Взгляд администратора загружался чернотой, как мазутом. Мужики обваливались в слове и говорили, что у древнего человека охваты, наверное, были меньше, чем сейчас. Администратор теплел. В разговор вмешивался экскурсовод.

      – А ты, мужик, куда хочешь?

      – Как куда? – спрашивал тот.

      – К каменному топору или к своему трактору?

      – Товарищ Арион Сергеевич, – шептал администратор. – Здесь же не то место, где решаются такие вопросы. – Хранитель музея бледнел под грустным взглядом экскурсовода, понимая, что брякнул.

      После второго года пребывания в музее Арион почувствовал, что он на пороге открытия сверх могущественной идеи, которая должна потрясти человечество. Сверх идеи были и в институте. Они потрясали грустного профессора истории, и он отказался от проведения семинаров с присутствием Ариона, так как каждое профессорское слово студент подвергал мощному шквальному обстрелу. К концу третьего года работы в музее в голове экскурсовода уже витала заманчивая сверх идея. Опасаясь, что она подвергнется очередной фините, что случалось уже не раз в других музеях, экскурсовод решил снять первую пробу с дремавшей и выморенной вахтёрши-старушки. Вахтерша всегда сидела в проросшем ржавчиной кресле с высокой спинкой и никогда не вставала с него. В нем её привозили в музей, в нем и увозили