Аккорд. Александр Солин

шагом в прихожую (я за ней), дала себя одеть и, ни слова не говоря, оставила меня. Через несколько дней она незаметно и не прощаясь уехала.

      Еще через две недели я получил от нее необязательное и малосодержательное письмо, на которое ответил в том же духе. В дальнейшем письма от нее приходили регулярно. Летом я уехал, а вернее, сбежал в стройотряд. А еще точнее, воспользовался удобным поводом, чтобы провести каникулы за тридевять земель от ее строгих, укоризненных глаз. Осенью мы по ее инициативе возобновили переписку и увиделись только зимой восемьдесят первого – в самый разгар моих бурных отношений с Ирен. Облик ее и повадки стали еще более изысканными и покрылись прочным налетом северного аристократизма. Я совершенно искренне, дружески и громогласно радовался ее новым сияющим граням, суля ей видные и звонкие перспективы. Она же, как я теперь понимаю, желала лишь одного: прояснить мои виды на наше совместное будущее. Видимо, не прояснила, и через месяц я получил от нее письмо, в котором она сообщала, что собирается замуж за ленинградца и что это ее письмо ко мне последнее. Она желала мне счастья и выражала надежду, что, может быть, когда-нибудь мы свидимся. Письмо заканчивалось словами: «У меня всё».

      Разумеется, я ответил. Ответил в самых изысканных и пожелательных выражениях, борясь с сильным желанием поглумиться над ее холодным целомудрием, которым она заморозила наши перспективные отношения. В конце я написал: «Теперь и у меня всё». И как раз тут я сильно ошибался: это был вовсе не конец, а самое что ни есть начало. Недаром Люси в ее положении седьмой пониженной ступени обречена быть родовым признаком блюзового лада. А тот, кто имеет дело с блюзом, грустен, мудр и неприкаян, и разорвать блюзовый квадрат может только смерть.

      Не прощаемся с Люси: если трещина от нее пробежала через мою жизнь, значит, она должна пробежать и через этот роман. Спешу, однако, предупредить, что у меня две жизни: первая – до развода, вторая – после него. Так вот, Люси есть дама пик из первой колоды моего жития.

      Ирен

      1

      Чем дальше углубляюсь я в дебри моих любовных переживаний, тем тверже мое убеждение, что любовь – вещь нелюдимая и самодостаточная. Ее, как правду или болезнь не интересуют нравы, режимы, состояние умов, технический прогресс, солнечная активность, времена года, расписание электричек и тому подобные примеси, красители и катализаторы жизни, что норовят вмешаться в ее алхимию. Она относится к ним, как общий знаменатель к ничтожным дробям. Ее не интересует ни имя, ни биография вашей будущей возлюбленной. Она просто указывает на нее и говорит: «Вот она! Бери ее, владей и никому не отдавай!» И в этом есть что-то пугающее: таким же бесцеремонным и безнравственным образом мы выбираем себе одежду и прочие вещи личного потребления.

      Итак, я по-прежнему пытаюсь проникнуть в онтогенез любви и если отвлекаюсь, то только затем, чтобы ввести в прицел моего интереса поправки на взросление.

      То трудовое лето восьмидесятого обогатило