Отмели космоса. Антон Якушев

обманут.

      Постепенно начали попадаться следы цивилизации – срубленные деревья, протоптанные тропинки, кучки мусора. Кстати, они могут о многом рассказать, хотя бы о том, говорят ли в этом захолустье на всеобщем. Так, что тут у нас? Банка из-под каких-то консервов. Название и состав в первую очередь написаны на всеобщем, только потом на местном, это радует: «Соево-кукурузный обед». Ну если здесь смешивают самые распространённые культуры, то на утончённое общество надеяться не приходится. Продолжаю копаться в мусоре.

      Да, не на это я рассчитывал в тот момент, когда мы с Бубновым ударили по рукам, и я вступил на борт корабля. Тогда желания мои ограничивались стремлением свалить из опостылевшего и зажравшегося, как я тогда думал, мира.

      О, бутылка из-под пойла «Крабовый сироп». Я не имею ни малейшего представления, что именно это такое, но остаточный запах сивухи, исходящий изнутри, свидетельствует о том, что тут хотя бы пьют. А это уже обнадёживает, так как я знаю минимум три религии, которые запрещают употреблять алкоголь, но разрешают другие интересные вещи, вроде прямого насилия над низшими слоями общества и жертвование чужих органов на благо районного капища.

      Лет пять назад я и представить не мог, что буду копаться в мусоре. Для нашего социального слоя это чрезвычайный позор. А вот для человека, которым я являюсь сейчас, в этом нет ничего зазорного. Да и что может быть постыдного в желании сохранить свою жизнь? Вдруг в этом грязном городе был бы запрет на всеобщий? А тут я, наглый и вонючий, говорю на табуированном языке. Нарываюсь, стало быть, и, следовательно, заслуживаю избиения, смерти или ещё чего-нибудь.

      Остальная часть мусора, вроде упаковки из-под каких-то снеков, изготовленных из местных культур или медицинских пластиковых неразлагающихся шприцов, интереса не представляют. Когда я закончил играть в детектива и поднялся, появилось ощущение подступающей рвоты и закружилась голова. Кажется, я подхватил что-то серьёзное, и без врача моя дальнейшая жизнь наполнится болью и страданиями. Хоть бы местные эскулапы принимали плату пекуниями.

      Продолжил идти в сторону поселения. Стали встречаться люди. Смуглая кожа, тёмные, иногда кучерявые волосы. Да уж, я со своим белым лицом, даром что имеющим желтоватый оттенок, выделялся тут, как снежная муха на куче угля. И, наверно, именно поэтому первые местные, что пожелали со мной заговорить, выглядели агрессивно. Четыре подростка, выкрикнув что-то и оставив костёр с жарящимися на нём кебабе, направились ко мне навстречу. Настроены они были недобро и быстро приближались. На лицах – насмешка. С такой насмешкой дети, которых в детстве роняли головой на пустые бутылки, пинают щенков в переулках. Вот только драться с ними я не намеревался.

      Увидев, как я достаю и наставляю на них ствол, они замерли и начали очень гадко улыбаться. Я знаю, что сейчас будет – они встанут столбом, вроде как пропуская меня, затем один, подгадав момент, пнёт сзади по ноге, я упаду, у меня отберут ствол, а потом будут очень