Обращенный к небу. Книга 2. Василий Ворон

эту заповедную сторожевую тишину, плескаясь в отдалении. Подойдя поближе, Хвощ запрокинул голову и негромко позвал:

      – Эй, на стенах!

      Тут же донёсся ответ. Говорили по-славянски почти без эллинского выговора:

      – Кому надо?

      – Меня зовут Хвощ. Здоровья желаю вам, защитники крепости.

      – Что у тебя за дело? – отозвались со стены.

      – Дозвольте стрелы подобрать, что тут под стенами вдоволь лежат. Половину обязуюсь вам отдать.

      – А, это снова ты, – донеслось сверху. – Договорились.

      – Так я поутру раненько подойду. На рассвете. Предупредите своих, чтоб не стреляли.

      – Будет так. Приходи.

      Хвощ поклонился и собрался было идти обратно, но его окликнули снова:

      – Эй, Хвощ! А что ваш князь, так и будет стоять под нашими стенами?

      – Не знаю, ребята! Он мне не говорит.

      Со стены послышался негромкий смех:

      – Ну так пусть запасается терпением. Мы крепко сидим!

      – Знаю, ребята, – отозвался Хвощ. – Так до утра!

      Сказал и пошёл прочь.

4

      Вышеслав – а по-простому Вишко – сидел на большой скамье таверны, где подавали всем подряд, и чужеземцам тоже, и хотел есть. По осадному положению цены на еду подскочили изрядно, и потому Вишко ел один раз в день, да ещё вечером, и теперь ждал наступления нужного времени. Ни пива, ни вина ему вообще не полагалось, но не потому, что не было денег или всего этого из-за войны здесь не подавали – ему это было строжайше запрещено. Запретил ему это хозяин, отправляя его год назад сюда, в Херсонес. И всё это время Вишко не пил хмельного: ни вина, ни даже слабого эллинского пива, когда оно ещё было не таким дорогим. Теперь же в городе в основном пили тёплую водицу, выдаваемую в одну и ту же пору на площадях. Выдавали немного, и жажда была теперь постоянным спутником осаждённых.

      Вишко вздохнул и взглянул в окно. Солнце будто застыло в белёсом небе. Вишко скрестил руки на груди и хмуро посмотрел на сидевшего напротив него мужичка. Мужичок зарос волосом до самых бровей, имел мало зубов и жадно жрал кусок старого вола и заедал редькой. Вишко сглотнул тягучую слюну и отвернулся, пожалев, что пришёл сюда раньше нужной поры. В дорожном доме, где он жил, ему опостылело донельзя, но переселяться куда-то ещё не было денег – их и так оставалось совсем немного.

      …Когда он уже принялся за еду, не торопясь и обстоятельно жуя, он понял, что брат что-то ему говорит. Обняв тарелку и закрыв её по возможности собой (чтоб не стащили куска), Вишко замер и закрыл глаза. Поняв всё, что сказал брат, и повторив про себя для того, чтоб не забыть, Вишко открыл глаза и проверил, ничего ли не пропало из тарелки. Всё было в порядке, только напротив него, там, где раньше сидел лохматый мужичок, теперь находился здоровенный норманн и сверлил его единственным глазом.

      – Каким богам так молишься? – спросил норманн по-эллински, увидев, что Вишко открыл глаза. Тот молча принялся за еду. Норманн от скуки хотел поговорить, но Вишко твёрдо прикидывался глухонемым, и одноглазый отстал.

      Целый день у Вишки ушёл на то, чтобы раздобыть кусок пергамента. Ещё при