Куда улетает Ангел. Владимир Гаврилович

случился еще и ливень – порывисто-буреломный, сносящий все на своем пути.

      Укладывая ко сну двоих детей, Параскева вдруг отчетливо услышала, как, сопротивляясь сильному напору ветра и дождя, будто обижаясь на что-то, словно больной или раненый человек, застонал их яблоневый сад. Это ее так сильно напугало, что не могла сомкнуть глаз. Непогодь, правда, длилась недолго, не более получаса, потом все резко утихло и вокруг установилась чуткая тишина. Но почему-то в доме в эту ночь и дети, и взрослые спали беспокойно, периодически просыпаясь без причины.

      Едва надвигался рассвет, выйдя на улицу, женщина поняла, что происходило с вечера за стенами большой бревенчатой хаты и почему страшно стонал еще молодой сад: ветви яблонь оказались пустыми. Будто по чьему злому умыслу весь будущий урожай был сорван и уничтожен – еще не в полную силу налитые соком зеленые и едва покрасневшие плоды обильно, шагу не ступить, усыпали все пространство под деревьями.

      Увидев в первых лучах солнца жуткую картину, Параскеву как от холода затрясло, словно совсем голой выскочила на лютый мороз. Внутри ее все похолодело от мысли, что яблони – те же матери, которые в один несчастный миг потеряли своих детей. В одно мгновенье ее глаза заслезились – вспомнила о своем горе. О потерянном ребенке.

      Мишеньку, своего семимесячного сыночка, она тоже не уберегла. И уже который год корила себя за это, даже заболевала от мыслей о нем. Сгорел малыш за одну зимнюю ночь от высокой температуры, с которой, как только не пытались, не смогли справиться вдвоем с добродушной свекровью, матерью Игната. Словно какая-то неведомая сила за страшный грех (только вот какой, кто бы сказал?) решила забрать у молодых Мироновых единственного сына, не дав ему пожить на этом свете. Тогда же, накануне Мишенькиной внезапной смерти, январскую оттепель 1939-го резко сменила жестокая снежная буря, и она отчетливо помнила: также, словно переживая невыносимую боль, стонал от колючего, всепроникающего порывистого ветра их сад, словно предварял жуткую потерю в доме, где до этой страшной трагедии, казалось, навсегда поселилось счастье.

      Утром стало ясно, что вчерашняя разбушевавшаяся стихия, причинив непоправимый вред плодовым деревьям в садах веснянцев, никому из односельчан других бед, слава Всевышнему, не принесла. Тимофей Миронов, увидев, что сотворилось в саду, конечно, тоже расстроился. Он даже матерился, чего не было в его добродушном характере, а если и случалось, то очень редко в повседневной жизни. Однако хозяин усадьбы больше был встревожен иным. У него, хоть с вечера очень сильно болела нога, в которой сидел осколок – память о гражданской войне, и он заставлял его чаще всего ночью стонать от тупой боли, – было сейчас более важное дело. Но прежде он должен был сделать обыденное и привычное.

      Сняв со стены сарая свою косу, старик в конце огорода выкосил свежей травы и, собрав в полотняный мешок, отнес ее в сарай. Широкий деревянный бочонок, смастеренный им по весне из дубовой клепки, мужчина до краев заполнил водой,