Фуга. Елена Ядренцева

рую кровать и пытался теперь прорваться к двери; другой, Рысь, оную дверь заслонил и изображал командирский окрик.

      Карл Мюнтие, мастер города Асн, как раз пришедший посмотреть, как там дела, остановился и одобрительно хмыкнул: последняя фраза ничего у мальца вышла. А что вчера его трясло, так это ладно, никогда раньше он домов не создавал, вот и трясло. Ну потрясет и перестанет.

      Солнце слепило, Карл приставил ладонь ко лбу. Приют пах деревом, Карл аж отсюда чувствовал, а поле – пижмой, клевером, нагретой зеленью. Рысь, рыжий, тощий, только-только очнувшийся, все уламывал второго бросить кровать. «Слышишь, ну не, так не пойдет. Каркас оставь, а. Возьми подушки и матрас, отнеси в дом. Как ты ее допер-то вообще?»

      Рысь спрашивал с недоумением и сочувствием, и это было хорошо. Он не орал. То есть хуже было б, если бы орал, и совсем плохо – если бы нес что-то в духе «а я тут главный, меня мастер попросил». Мастер, который стоял себе глядел, как замысел потихоньку обретает плоть, подошел ближе, сделался заметен и хмыкнул обоим:

      – Денечка доброго.

      – А, здрасте, доброго, – ответил Рысь и вытер пот со лба, и по тому, как он сощурился, Карл понял – ни черта-то он не помнит. – У нас тут типа спор.

      – Да я вижу, что спор.

      Чудак с кроватью так и замер, мотал головой, и Карл кивнул ему – мол, сгинь давай. Тот от кровати отцепился, но сгреб одеяло, обе подушки и простыню и с этим грузом просочился в дверь.

      Рысь остался, и кровать теперь стояла между ним и Карлом.

      – А вы кто будете, прощения прошу?

      – Я-то? – Карл не спеша вполоборота уселся на голый матрас, вытянул ноги, поддернул штанины. – А мастер здешний. Слышал о таком?

      – Так это вы сказали, что я здесь все создал?

      – Ну, все не все, а дом вполне себе.

      Рысь обходил кровать так медленно, что стало ясно, почему появилось прозвище. Карл ждал. «Ну кинься, кинься, если хочется». Рысь застыл рядом, голос его чуть дрожал – то ли страх, то ли злость, то ли всё вместе:

      – Я вообще-то не собирался создавать ничего. Вы бы, мастер, начистоту сказали, не?

      – А ты присаживайся – может, и скажу.

      Сесть-то он сел, только на самый край – и все смотрел, смотрел, не сводя глаз. Куртку ему уже почистили, штаны не успели, и были те пижонские штаны в налипшей грязи чуть ли не до самых колен. Сама отвалится? И ведь дурак дураком, ни хрена не видел, а уже чуть не сдох. И сколько таких еще?

      Карл вытащил из пачки сигарету, протянул Рыси, взял себе вторую. Рысь затянулся жадно, благодарно, покосился на Карла и таки ввернул:

      – А говорят, мол, мастера не курят.

      – Это смотря какие мастера.

      – А вы какой?

      Да он не парень даже, а мальчишка. Такого бы в приличный дом или учиться – и глядишь, выйдет в люди. А ты вздумал…

      – Ты, Рысь, читать-то любишь?

      – Вы откуда знаете? В смысле, не про книжки, а про прозвище?

      – Да я много чего знаю, ты не дергайся.

      А лицо у него подвижное – хоть отворачивайся. Вокруг трещали всякие кузнечики, в Приюте что-то с грохотом упало и вслед за этим кто-то бодро выругался, и Карл сжалился и выдал полуправду:

      – Да ладно, ладно, девушка твоя сказала.

      – А когда это вы с ней…

      – А вот пока ты спал.

      Рысь курил, его девушка где-то внутри расчесывала волосы, и ни один из них еще не знал, что сотворенный Рысью дом покинуть они смогут ой нескоро.

      Преддверье

      В первый день осени Рысь, глава известного в узких кругах Приюта, встал с постели и наступил на что-то липкое.

      – Ну ё-мое, – выругался Рысь удивленно и всмотрелся внимательней: да нет, не кровь. Это вчера тут кто-то что-то очень основательно разлил.

      Рысь зевнул во весь рот и стал натягивать штаны. За спиной заворочалась Роуз, его женщина, но не проснулась; вот и ладно, пускай выспится. А он пока может собрать с пола чужие шмотки: носок, еще носок, синий лифчик – у Роуз-то сейчас точняк другой, футболка… В углу стояли две пустых бутылки и пепельница с мятыми окурками – Приют как он есть. На окне кто-то нарисовал помадой рожицу.

      – Цыплят по осени считают, – сказала Роуз ровным голосом, и Рысь поежился. Роуз, не шевелясь, смотрела в потолок.

      – Каких цыплят, радость моя?

      – Таких пушистеньких. Цыплят по осени едят, если найдут.

      – Ой да ладно тебе, едят не едят…

      Он снова сел, зарылся лицом ей в волосы и наладился было заснуть снова, но вместо этого проснулся окончательно и сразу понял отчего – от тишины. Как будто разом отсекли вообще все звуки.

      – Слишком темно, – сказала Роуз ровным голосом.

      – Ниче-ниче, радость моя, скоро рассвет…

      Но пока там, снаружи, была тягучая, густая темнота – ни просвета, ни щелочки. Рысь чувствовал это.

      – Скоро случится что-то отвратительное, вот я о чем.

      Рысь