Добыча золотого орла. Пророчество орла. Саймон Скэрроу

из темноты приглушенные голоса да порой постукивание и звяканье оружия и снаряжения – почти пятьсот бойцов отправлялись сейчас на битву. На площадке перед воротами выстроился прикрепленный к когорте конный отряд под началом декуриона: легковооруженные всадники должны были не столько сражаться, сколько проводить разведку и развозить донесения. Спешившиеся кавалеристы держали в поводу лошадей, которые порой всхрапывали, подергивали ушами и переступали копытами. Со стороны лагеря доносились приглушенные звуки пробуждения: легионеры чертыхались, откашливались, постанывали, разминая затекшие во сне тела.

      – Ну, ребята, осталось недолго, – сказал центурион Максимий.

      Он стоял, подставив спину теплу одной из жаровен, отчего гигантская тень тянулась к ближайшей линии палаток.

      – Смотри, какой он бодрый, – тихонько заметил Макрон.

      Катон зевнул:

      – Мне бы так.

      – Не выспался?

      – Пришлось повозиться со счетами, вот и не выспался.

      – Со счетами? Накануне битвы? – вмешался удивленный центурион Феликс. – Ты что, с ума сошел?

      Катон пожал плечами, и Феликс повернулся к Макрону:

      – Ты вроде служил с ним некоторое время, так ведь?

      – Точно. Он у меня оптионом был.

      – И что, он всегда был таким?

      – Ну а как же. Катон у нас аккуратист – никогда не пойдет в бой, не приведя в полный порядок всю писанину. И то подумать – до битвы ли, когда у тебя башка цифрами забита? Нет ничего хуже, чем погибнуть, не закончив писанину: в это верят дворцовые чиновники, ну и он от них научился. Душа неприкаянно мается, пока все не будет описано, обсчитано, подытожено и скреплено печатью. Лишь после этого она обретает покой.

      – Неужели? – Глаза центуриона Антония расширились.

      – Конечно. А почему ты спрашиваешь? – Макрон изобразил на лице ужас. – Неужели бросил свою писанину незаконченной? Беда!

      Катон вздохнул:

      – Да не слушай ты его, Антоний, это он дразнится. Чем славен центурион Макрон, так это своими подначками.

      Антоний смотрел на Макрона сузившимися от ярости глазами.

      – Идиот долбаный…

      – Правда? А не ты ли в эту ахинею поверил, а? Так кто из нас, спрашивается, идиот?

      – А что, ты бывал во дворце? – спросил Феликс, повернувшись к Катону. – В императорским дворце?

      Катон кивнул.

      – Слушай, про это ты никогда не рассказывал.

      – Да рассказывать-то особо нечего. Я там родился и вырос, во дворце этом. Мой отец, вольноотпущенник, служил при дворе: это он организовал бóльшую часть знаменитых увеселений Тиберия и Калигулы. Матери я не помню: она умерла вскоре после родов. А после смерти отца меня направили на службу в легионы, с тех пор я здесь.

      – Должно быть, несладко тебе пришлось, после дворца-то?

      – Не без того, – признал Катон. – С непривычки было тяжеловато. Но я вот что скажу: жизнь во дворце ничуть не безопаснее, чем здесь, в легионах.

      – Забавно, –