Война. Лора Таласса

том, что именно я могу быть «должна» Войне, не хочется даже думать. По крайней мере, для сна он приготовил два места. Наверное, нужно радоваться, что не придется ютиться на одном.

      Закончив с приготовлениями, Всадник подходит костру, возле которого я сижу. Снимает доспехи, деталь за деталью, и складывает рядом. В его движениях есть какая-то жуткая уверенность и неторопливость, словно весь мир может его подождать.

      Я не такой, как ты.

      Некоторое время я наблюдаю за Всадником, стараясь не обращать внимания на то, что под доспехами скрывается порочное, греховное тело.

      – Твой тюфяк тот, что с одеялами, – сообщает Война, отстегивая нагрудную пластину доспехов.

      Черт! Теперь точно буду чувствовать себя его должницей.

      – Твой выглядит жестковатым, – замечаю я.

      Война снимает последний доспех.

      – Я не был бы порядочным мужем, если бы не позаботился о своей жене.

      Ох уж эти его правила порядочного мужа. Я осматриваюсь.

      – А где цепи, которыми ты должен меня приковывать?

      Почти уверена, что этот пункт есть в списке вещей, которые должны быть у любого порядочного мужа.

      – К сожалению, упакованы вместе с моим шатром, – спокойно отвечает Война, и я даже верю! Вполне возможно, что это не шутка. Но тут на его лице проступает хитрая улыбка.

      – Тогда в следующий раз, – усмехаюсь я.

      – Ловлю тебя на слове, жена.

      Оказывается, мы можем поладить, если только я захочу. Тревожное обстоятельство…

      Война стягивает рубаху. Его татуировки светятся в ночи, мерцают зловещим алым светом. Он выглядит как демон!

      – Недавно ты спрашивала, – начинает он, – почему я не разговариваю на современных языках, хотя могу.

      Я задала этот вопрос несколько дней назад, когда он вторгся в мою палатку посреди ночи, и все еще хочу знать ответ, особенно учитывая, что со мной он говорит на чистейшем иврите.

      – Я знаю все когда-либо существовавшие языки и могу говорить на них. Даже на тех, о которых не осталось никаких записей. Воспоминания о них давно стерлись из памяти смертных, но не из моей. И никогда не сотрутся. – Несколько секунд он молчит. – Людей пугает все непонятное.

      Я видела такое много, много раз. А теперь Война превратил этот страх в оружие.

      – Поэтому я говорю на мертвых языках, позволяя людям слышать то, что они сами хотят, – произносит Всадник.

      – Но ты не всегда говоришь на своей тарабарщине, – замечаю я. Несколько раз он обращался ко мне и к воинам Фобоса на иврите или арабском.

      – Не всегда. Иногда нужно, чтобы меня поняли.

      – А почему я все равно понимаю тебя, когда ты говоришь на мертвых языках? – спрашиваю я.

      Война терпеливо поясняет:

      – Я же сказал: ты моя жена. Хочешь ты того или нет, но ты знаешь меня и мою душу.

      В животе закручивается тугой узел беспокойства. Он снова заявляет это так уверенно, что я задаюсь… Нет. Отказываюсь верить, что судьбой мне предначертано быть парой этому монстру.

      – Что тебе от меня нужно? – интересуюсь,