Зулейха открывает глаза. Гузель Яхина

на шампур.

      – Груня все знает, – профессор берет со стола чашку, подносит ко рту и в предвкушении чмокает губами. – Мой ангел-хранитель, без нее бы я – пропал. Выясните у нее, когда этот бедлам закончится, – через неделю, через месяц, – и приходите.

      Вконец измученная стыдом и непониманием Илона поднимает взгляд.

      – Я не могу ждать, профессор.

      – Тогда… – он растерянно помахивает чашкой в воздухе, – …приходите ко мне в клинику. Я принимаю там по четвергам… или по пятницам… Уточните у Груни.

      Илона вскакивает со стула (а вернее, с гвоздя) и бросается на колени перед профессорским столом.

      – Не отказывайте, профессор! Помогите! Вы – моя последняя надежда!

      – Нет-нет! – кричит вдруг Лейбе неожиданно тонким голосом. – Я ничего не знаю! Груня знает! Идите к Груне!

      – Только вы можете спасти! Вы же гений! Светило!

      Илона на коленях подползает к столу, роняет заломленные руки на столешницу. Светло-серый вихрь поднимается из-под ее рук – становится видно, что под слоем пыли обивка стола имеет насыщенный зеленый цвет. Пыль покрывает все: столешницу, письменные приборы, открытую чернильницу с засохшим озерцом чернил в глубине, девственно-белый лист бумаги и лежащее на нем перо с обломанным концом.

      Испуганно отпрянувший профессор выставил перед собой кофейную чашку, словно защищаясь. Чашка – с широкой трещиной и абсолютно пуста.

      – Простите, ради бога, – Илона медленно отползает на коленях обратно.

      Солнце бьет сквозь грязные разводы на трехстворчатом окне, и пушисто-кудрявый нимб вокруг лысины профессора наливается ярким золотом. Он ставит чашку на поднос, восстанавливает учащенное дыхание. Затем выбирается из-за стола и, все еще настороженно поглядывая на Илону, берет в руки большую жестяную лейку. Струи воды льются из дырчатого жерла в большую деревянную кадку, из которой торчит сухая, ощетинившаяся обломками высохших ветвей корявая палка – скелет давно умершего дерева.

      – Простите меня, ради бога, простите, – шепчет Илона, поднимаясь с колен и отряхивая платье. – Простите, простите…

      – Хороша? – профессор смущенно улыбается и ведет пальцем с длинным обломанным ногтем по морщинистому стволу. Откидывается назад, любуясь. Распахнутыми ладонями оглаживает несуществующие листья.

      – Всего доброго, – Илона пятится к двери.

      – Жду вас в клинике, – Лейбе прощально кивает, не отрывая взгляда от пальмы.

      Дверь открывается на секунду раньше, чем Илона ее толкает. В проеме – гигантское тело Груни, подает пальто и шляпу. Подслушивала, понимает Илона.

      – Правда ли профессор Лейбе принимает в клинике по четвергам? – спрашивает она в темноте коридора.

      – Вольф Карлович не выходит из своей комнаты вот уже десять лет, – отвечает Груня.

      Гений.

      Вольф Карлович мотает головой. Каждый раз ему неловко выслушивать подобные восторженные эпитеты от пациентов и студентов.

      Светило.

      Какое