Разрыв шаблона. Владимир Соловьев

демократии или свободы личности. Об этом речь вообще не идет. Таким образом, отсутствует борьба за одни и те же мозги, за одни и те же умы. А вот Россия противостоит США именно на той поляне, которую американцы считают стопроцентно своей.

      Россия говорит о демократии. Россия говорит о чувстве гордости. Россия говорит о сути человека. Россия говорит о международном праве и имеет наглость (в понимании Америки) вторгаться в политическое устройство мира. Все-таки ни одна из стран или политических движений исламского фундаментализма не является субъектом, если угодно, независимой международной политики. Тот же ИГИЛ – это (пока) квазигосударство. Когда же в какой-либо стране вдруг побеждают религиозные экстремисты, она становится страной-изгоем – и кто к ней будет прислушиваться? Такая страна не является членом Совета Безопасности ООН, она не сможет выступить, например, с осуждением чего-либо так, чтобы другие страны восприняли это как сигнал. Ну посмеются, как смеялись во время выступления несчастного Каддафи. Покрутят пальцами у виска, махнут рукой: «Да ладно, кто слушает этих клоунов?»

      Здесь же ситуация принципиально иная. Россия, по мнению Америки, имеет наглость посягать на основу основ, вторгается на территорию американских религиозных постулатов. Туда не лезет Китай, туда не лезут исламисты. И ладно бы просто вторгалась и что-то говорила – само по себе это не представляло бы никакой угрозы. Но когда к этим разговорам начинают прислушиваться третьи страны и Россия демонстрирует свою мощь в проведении собственной политики, это уже тревожит.

      Вот это чувство тревоги, которое зародилось с появлением идеи Таможенного Союза, не могло не перерасти в панику по мере того, как идея воплощалась в жизнь. В частности, абсолютно паническая реакция наблюдалась у госпожи Клинтон, которая говорила: «Мы делаем все возможное, чтобы Таможенный Союз не состоялся». Именно поэтому, в частности, начались и события на Украине. Задача была – разорвать Таможенный Союз, который воспринимается со страхом. Ведь это, по сути, новая модель объединения – объединения на принципах, которые в мире еще не были реализованы. Которая, если угодно, противостоит существующим, а значит, опасна – так как может состояться.

      А ведь может существовать только один рай. Сама идея, что рай может быть у каждого, конечно, замечательная, но тогда возникает вопрос: а чья же доктрина более привлекательна? Что предлагает каждый? О чем идет речь?

      Кроме того, большая проблема, с которой столкнулись американцы – почему им и понадобилось именно сейчас обострять ситуацию, – состоит в том, что никто из китайских или европейских лидеров не попытался одновременно стать еще и лидером духовным. Никому даже в голову не придет идея относиться, скажем, к председателю Китайской Народной Республики как к человеку, статья которого в «Нью-Йорк таймс» или выступление на Мюнхенской конференции будет восприниматься как нечто, что европейцы будут потом долго обсуждать, приговаривая: «Эх,