Мотыльки. Майя Неверович

окурок. Злоба и чувство несправедливости жгли сильнее этого окурка. Это она, Алла, должна садиться в такую машину. Это на её пальцах должны блестеть золотые кольца. А не на этой курице, которая их даже носить не умела.

      «Ничего. Ещё посмотрим», – буркнула девушка, спрыгнула с подоконника и подошла к холодильнику.

      – А есть совсем нечего? – недовольно крикнула она, глядя в практически пустой холодильник. – Ма!

      Девушка пошла в зал.

      Мать сидела в кресле, никак не реагируя на появление дочери. Она так и держала руку возле груди.

      – Хорош, говорю, – раздражённо бросила Алла. – Ты готовить не собираешься?

      Но мать не поворачивалась. Алла психанула.

      – Долго будешь обиженку корчить?

      Она подошла ближе.

      Маргарита сидела с застывшим взглядом, смотревшим на портрет супруга.

      – Ну приветики, – Алла почесала у виска. – А мне что теперь делать?

      Но ответить было некому. Только настенные часы тихим щелчком отсчитывали секунды.

      Алла большими шагами ходила по комнате, пытаясь сообразить, что нужно делать. Больше всего её волновало, как теперь жить одной. Как ни крути, а мать всегда находила способ подзаработать, занять. Теперь она сидела в кресле, в своей любимой, театрально-несчастной позе. Даже тут она подумала только о себе. Нужно кого-то вызывать. Хоронить. За какой чёрт это делать? Да и звонить кому? Родственники давно перестали отвечать на звонки, друзья… А когда они были вообще?

      – А-а-а-а-а! – От всех этих мыслей девушка моментально протрезвела. Но ей не нравилось это состояние. Голова трещала, мозг плохо соображал.

      Обессилев, она села на пол, возле матери, положив голову на её ещё тёплые ноги. И закрыла глаза.

      ***

      После похорон прошло чуть больше недели, те самые девять дней. Девять дней полных ощущения никчёмности и опустошения. Она наотрез отказалась приглашать кого-то, решив, что сегодня только их день и они проведут его как раньше, всей семьёй.

      С утра, приняв душ, причесавшись и надев белое платье с кружевом по подолу, Алла подвинула к столу два стула с высокими спинками и поставила на них портреты. С одного смотрел мужчина чуть за тридцать, крупного телосложения, с едва заметной улыбкой. С другого кокетливо улыбалась женщина в платье под цвет бус из янтаря. Алла села напротив этих портретов, подперев лицо руками. В бутылке уже ничего не осталось, а душа требовала. Девушка оглядела портреты родителей, скрипнула стулом, вставая.

      – Никуда не уходите, я скоро, – она соскребла с холодильника мелочь и вышла, громко хлопнув дверью.

      Алла спустилась в метро. Её толкали, обгоняли. Шумно и торопливо. Настолько, что не успевала рассмотреть лиц. Да и не пыталась. Она ведь и сама спешила.

      Единственный, кто смог заставить её замедлить шаг, это музыкант. Он выделялся из толпы, хотя бы тем, что никуда не бежал. Положив гитару на правое бедро, он стоял, одаривая всех улыбкой. Немного неряшливый на вид, худощавый. Волосы, падали на плечи