Убийство русалки. А. Й. Казински

что она в доме терпимости на Улькегаде. Я постучался и поздоровался с ней, и это оказалась она[14], – сказал Ханс Кристиан и поймал взгляд портретиста.

      Такой ответ устроил Козьмуса. Но он всё ещё выглядел смущенным.

      – Значит, когда свидетельница говорит, что слышала, как вы посещали покойную в ее комнате, она говорит неправду?

      – Возможно, свидетельница слышала мой разговор с девушкой, но это же не запрещено законом? Мое дело к ней было весьма невинного свойства.

      Сложно быть уверенным в своей невиновности, когда ты в наручниках. Они впивались в руки.

      Козьмус взял у надзирателя трубку и закурил ее длинной серной спичкой. Весело вспыхнул огонь и осветил желтым и красным светом его заросшее лицо и густые усы.

      – Мы здесь не видели невиновных с… – Козьмус задумался. Ханс Кристиан нервно переводит взгляд с Козьмуса на художника.

      – С декабря 1822-го, – говорит вдруг Козьмус, – с Рождества 1822 года. Невинная цыганка, циркачка из тех, что дрессируют медведей и сурков. К сожалению, ее невиновность выяснилась только после казни. Но это было еще до меня. К тому же в этот раз у нас есть свидетельница, которая указала на преступника, – заявил Козьмус Браструп и показал в сторону на Ханса Кристиана своей длинной трубкой из слоновой кости. – Именно на вас.

      – Вы должны поверить мне, господин начальник полиции. Я не горжусь работой своей сводной сестры, – сказал Ханс Кристиан. – Поэтому я и выбрал неурочное время. Я допоздна просидел в своей комнате, писал новую пьесу о раненом солдате, возвращающемся домой, и вдруг стал думать о сестре. Я не мог отделаться от этих мыслей, меня тяготило чувство вины. Бедная моя сестра. Я сожалею, господин Браструп. Я сделал глупость.

      Похоже, начальник полиции сбит с толку. Уступки и вежливость. Он положил руку с трубкой на подлокотник кресла, и дым заструился змеей по его шее и лицу.

      – А когда вы вернулись к себе?

      – Я слышал, как городовой объявил девять часов, а дома я был примерно в половине десятого.

      – Это поздно. Вас кто-нибудь видел? Когда вы шли домой или заходили к себе в комнату?

      – Нет. Все было тихо. Музыканта, который живет на первом этаже, не было дома, а на третьем дети уже давно спали.

      Козьмус рассматривал Ханса Кристиана пристальным взглядом знающего человека. Он лгал, но непонятно в чем. Ханс Кристиан всегда умел оправдаться. В детстве он развлекал прачек лекциями об анатомии человека, рисовал и кишечник, и почки, и сердце, не имея представления, где они находятся, но их это веселило, и ему не приходилось залезать в холодную воду и помогать им, как делали другие мальчишки. Вопрос в том, отпустят ли его на этот раз.

      Козьмус долго разглядывал Ханса Кристиана. Затем он позвал к себе одного из караульных.

      – Давайте попробуем снять с него наручники.

      Ханс Кристиан почувствовал облегчение. Почувствовал, как по спине сбежала капля пота. В эту же секунду мимо проскочил молодой полицейский и положил перед начальником полиции портфель. Из-за

14

Сводная сестра Ханса Кристиана Андерсена действительно занималась проституцией, но, скорее всего, не имела никакого отношения к героине книги.