Шишел-мышел. Анна Анинибуд

ано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Едем в Чащино́

      Большинство младенцев рождаются с русыми или светлыми волосами, я же родилась с чёрными.

      – Ух! – воскликнула акушерка. – Да ты настоящий галчонок!

      Так появилось моё имя – Галина. Но для моих родных и друзей я была Галка. Шустрая, самостоятельная, выдумщица и маленький бунтарь.

      Родилась я в 1955 году. И таких красавиц у нас в семье было трое. Лидяня на шесть лет меня старше. То есть если мне шесть, то Лидяне, значит, двенадцать. И ещё Олюнчик. Она была, наоборот, младше меня на два года.

      Жили мы в небольшом городе, районном центре, что на севере тогда ещё Горьковской области. Это уж потом она Нижегородской стала.

      На лето нас отправляли в деревню Чащино́. Это недалеко, в соседнем Тонкинском районе. Там жили папины: сестра – Евдокия (тётя Дуня) и брат – дядя Саша.

      Деревня была названа по фамилии нашего отца, и его отца, и даже его отца, нашего прапрадеда. И почти все жители раньше носили фамилию Ча́щины. Потом многие разъехались и Ча́щиных осталось мало, но вся деревня знала, какая семья тут появилась первой.

      Гостили мы у тёти Дуни. Жила она немного особняком, была против советской власти, в колхоз не вступала, обходилась своим хозяйством. Замужем не была и детей у неё тоже не было.

      В деревне жилось нам раздольно, так как тётя Дуня всё время занята, а мы – предоставлены сами себе. Звали нас в деревне не иначе как «девчонки Ча́щины».

      Приезжали мы из города на мотороллере Вятка. Сначала отец отвозил Лидяню. Потом наступала наша с Олюнчиком очередь.

      Олюнчика, как маленькую, отец сажал позади себя, а меня ставил спереди. Между сидением и рулём большое расстояние. Я ехала стоя, держась за руль руками.

      – Ну что, девчонки, – подмигивает отец, – дадим шороху по ухабам? – и натягивает на глаза мотоциклетные очки.

      – Д-а-а-а! – кричим мы, вцепившись кто в рубашку отца, а кто в руль.

      «Дрррр-на-на… Дрррр-на-на…» – и мы срываемся с места.

      Дорога в деревню идёт через лес. И, надо сказать, дорога эта всегда с настроением. То оно у неё хорошее, и она становится ровной, то вдруг начинает вредничать и подсовывает нам под колёса кочки.

      – Аааааа, – затягиваю я гласную.

      А получается:

      – А-а-а-а-а.

      Сзади тоже слышно:

      – А-а-а-а-а.

      – Сейчас муха залетит, – перекрикивает нас отец, и я закрываю рот.

      Теперь я пытаюсь тянуть согласную закрытыми губами:

      – Ррррррр.

      А получается:

      – Р-р-р-р-р-р.

      Насчёт мух, кстати, отец ни разу не шутит. По всей лесной дороге нас приветствуют вечные её жители: мухи разных мастей и размеров. Тут и мелкая мошкара, и толстые оводы, и надоедливые слепни, и простые привычные нам чёрные мухи.

      – З-з-здрас-с-сте, – жужжат они, и шлёп, врезаются прямо мне в лоб.

      Я зажмуриваюсь, чтобы мошкара не попала в глаза. Ощущаю тёплый ветер от скорости и слушаю многочисленные «з-з-здрас-с-сте, шлёп».

      Вот мы въезжаем в деревню.

      Мотороллер замедляет ход, и мы останавливаемся у дома тёти Дуни. Нас уже встречают наши деревенские подружки – Зина и Люба. Вообще, их тоже трое, как и нас, но младшая Панка ещё совсем младшая – ей нет годика, и она живёт в люльке. По крайней мере, вне люльки мы её этим летом не видели.

      – У нас сестрёнка родилась, – добавляет Зина, – Панка.

      – И ещё кошка окотилась, – говорит Люба.

      – Покажете? – спрашиваем мы с Олюнчиком.

      – Вечером заходите, – отвечают Зина с Любой. – И котят покажем, и Панку.

      Когда отец уехал, мы отправились смотреть котят и Панку. Зина с Любой жили на соседней улице. Не доходя до их дома, мы услышали шум и крики.

      Двери открыты. Заходим в дом и видим картину.

      В углу комнаты стоит люлька. Она плотно закрыта от комаров тюлевой занавеской, привязанной к ней со всех сторон узелками. И между двух узелков торчит кудрявая розовая голова и орёт во всю мочь.

      Рядом с люлькой бегают Зина с Любой и ругаются:

      – Ты виновата!

      – Нет, это ты виновата!

      Голова в это время голосит во всю матушку:

      – У-а-а! У-а-а!

      Девчонки кричат, голова ревёт, мы не понимаем, что происходит, Олюнчик, за компанию с головой, тоже начинает реветь. Меня уже тянет присоединиться к этому хоровому о́ру, но тут Лидяня подходит к кроватке, отвязывает узелок у занавески и заталкивает орущую розовую голову в люльку. Голова всхлипывает и успокаивается.

      – Ну вот и всё, – заявляет Лидяня. – А крику-то, крику сколько было.

      – Мы так напугались, – говорят Зина с Любой. – И как она голову умудрилась