Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva). Валентин Бадрак

того, чтобы превратиться в мудреца и прожить сто лет? – Лантаров с ехидцей прищурился, пытаясь подловить оратора на главном – основной цели его образа жизни. В глубинах его подсознания из зерна праздного любопытства вызревала одна провокационная мысль: а нельзя ли как-то вывести из себя этого Шуру? «Уж больно он невозмутим. Действительно ли он стоик или только хочет таким казаться, искусно играя придуманную себе роль? Надо бы прощупать его на вшивость», – так он думал, исподволь разглядывая светлое невозмутимое лицо собеседника. Не заиграют ли на нем желваки, не прорвется ли тонкая кожура притворства?

      – Вовсе нет, – не меняя экспрессии, ответил Шура, – речь всего лишь о качестве жизни. Не важно количество твоих лет, важно лишь их наполнение, содержание. И что остается после тебя.

      – Боюсь, что мне такая теория подвигов не подходит. Я считаю, что качество жизни есть то, что тебя конкретно заводит. От чего ты балдеешь, и от чего тебя плющит так, что ты тарелкой становишься. А так, как ты рассуждаешь… Ну, кучу всего успеешь. А выяснится, что эти твои «дела» никому-то и не нужны. А перед смертью даже вспомнить нечего…

      Шура пожал плечами, показывая, что они находятся на разных полюсах.

      – Все, что ты делаешь, нужно только тебе и никому больше. Ну а что касается качества жизни, так ты ведь не станешь возражать, что жизнь всякого больного человека нельзя назвать качественной? Больной человек проводит время в борьбе с болью и мучительными переживаниями. Тогда как здоровый человек способен совершить много полезного и для собственной личности, и для окружающих. А уж от этого можно отталкиваться – дальше, после того как человек становится здоровым, он сам и решает, как ему распорядиться своей жизнью.

      – Да уж, бесспорный аргумент, – согласился Лантаров, вспомнив свое ужасное положение в убойной палате, трехмесячное лежание почти без движения в мрачной дымке своих тревог. – Ради того, чтобы забыть о больнице и болезни, я готов потерпеть без мяса. Хотя, откровенно говоря, я бы от сытной котлеты или жирного свиного шашлыка с кетчупом не отказался бы.

      – Хорошо, – неожиданно с улыбкой согласился Шура, – я тут скоро собираюсь к Евсеевне по делам, так что мяса для шашлыка я раздобуду.

      Лантаров промолчал, не зная, как реагировать.

      Наконец настало время, когда Шура показал ему свою комнату, которую почему-то называл залом откровений. Лантаров и сам мог бы заглянуть туда во время отсутствия хозяина, но постеснялся. В нем в равных пропорциях возрастало уважение к этому странному человеку и непонимание вычурных правил его жизни. Через неделю пребывания в лесной, как он называл, келье Лантаров уже мог перемещаться по дому на костылях, не рискуя упасть, но еще опасаясь полностью стать на ноги. Выглянуть на улицу он тоже не решался. В последние дни похолодало, а теплой одежды у него не было вообще – носил он предложенный хозяином дома свитер и спортивного типа брюки. Кроме того, он опасался, что реакция на