Дикое поле. Василий Веденеев

Тимофей оглянулся. Все было уже кончено: казаки ловили разбегавшихся татарских коней…

      После вновь сошлись в балочке, где еще слабо тлели угли костра, на котором совсем недавно варился кулеш. Постелили на землю кафтан и бережно уложили на него Гурьяна – ордынская стрела насквозь пронзила казака под правым плечом, но удалось отломить наконечник и осторожно вытянуть древко. Из раны пульсирующими толчками тонкой струйкой выкатывалась кровь, все шире расплываясь темно-багровым пятном по холсту рубахи. От боли Гурьян до синевы прикусил губу.

      Пленный татарин, обезоруженный и связанный, жарко блестя раскосыми глазами, с ненавистью смотрел на русских. По его телу часто пробегала мелкая дрожь, словно от озноба.

      – Замерз, что ли? – обернулся к нему Рваный. – Ниче, щас согреем. Вздуйте огонь… Аким, давай наверх!

      Тетеря полез на курган – охранять станицу. Головин умело перевязал раненого чистым куском полотна. Гурьян слабо застонал и притих. На лбу его выступила испарина. В стороне, вытянувшись на охапке жесткой травы, лежал Гаврила Щукин, порубанный в схватке. Ему уже никто не мог помочь.

      – Дорого ты нам достался, – остановившись перед пленным, устало сказал Иван. – Одна христианская душа уже в рай пошла, а другая – вот-вот догонять отправится. Может, и тебя срубать?

      Припухшие веки татарина чуть дрогнули, и внимательно наблюдавший за ним Тимофей понял: пленник знает русский язык. Но будет ли он говорить?

      – Удавить его да и бросить в степи, – предложил один из казаков. – Нехай валяется, пока лисы не растащат и вороны не расклюют!

      Татарин заерзал, натягивая путы на руках и сердито шипя сквозь стиснутые зубы: как мусульманин, он страшился смерти без погребения.

      – Ты храбрый воин и можешь получить достойную смерть, – разгадав замысел атамана, по-татарски сказал Головин. – Сколько всадников вышло в набег? Где сейчас орда?

      – У-у, шайтан! – яростно рванувшись, заорал степняк. – Убей, чего ждешь?

      – Убить успеем, – мрачно заметил Рваный. Он вытащил из ружья шомпол и положил его в огонь костра. – Не хочешь по-хорошему? Железо заставит!

      – Аллах велик и милосерден! – забормотал татарин. – Моя рука не знала устали, карая неверных. В книге судеб все записано, я все равно буду среди гурий в раю!

      – Даже раньше, чем ты думаешь, – заметил Тимофей.

      Он нагнулся над пленным, распахнул его полушубок и рванул за шнурок, поддерживающий штаны. Бросил степняка лицом вниз и спустил с него узкие кожаные шаровары, обнажив посиневшие ягодицы.

      – Сейчас воткнем тебе раскаленный шомпол так, чтобы он сзади достал до поганого языка! А потом привяжем к лошади и отпустим ее в степь.

      – Кончать пора, – вытащив шомпол из костра, хмуро сказал Рваный. – Воронье уже слетается на падаль, как бы орда не заметила.

      – Нет! – истошно завопил пленник, судорожно извиваясь всем телом. – Нет!

      Один из казаков сел ему на плечи, другой