Пушки заговорили. Утренний взрыв. Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

или нет – вот что мне очень хотелось бы знать. Кто командует у нас фронтами?

      – Юго-Западным – генерал Иванов, а Северо-Западным – Жилинский, – без запинки ответил Геня.

      – Очень хорошо-с, Иванов, Жилинский… Кто же они такие? Какие подвиги за ними числятся? Не знаете?

      – Понятия не имею.

      – А вы? – обратился Сыромолотов к Саше.

      – В японской кампании, кажется, участвовали, – сказал Саша.

      – То есть помогали ее проиграть? Почему же они назначены на высшие посты в эту кампанию, если только всего и сделали, что проиграли ту?

      Покивав головой, старик отозвался на это:

      – Да, вот именно!.. Скобелева отравили в Москве, – не по шерсти, не по шерсти гладил… Против немцев вздумал выступать… А Куропаткина, Куропаткина если бы назначили, этот бы…

      – До Урала отступал бы, – договорил за «деда» Саша.

      – Вот Скобелева вы вспомнили, Петр Афанасьевич, – оживленно подхватил слова старика Сыромолотов, – и ведь у Скобелева в штабе художник Верещагин был!.. Никому не говорил я, что мне думалось, но раз к случаю пришлось, скажу вам: очень бы мне хотелось посмотреть своими глазами – глазами художника – в пасть этому самому волку, Петр Афанасьевич, – и вот почему я насчет генералов заговорил.

      – Штаб Скобелева где был? – спросил вместо «деда» Саша.

      – Там же, где были военные действия, – ответил Сыромолотов.

      – А штаб генерала Иванова, я слышал, в Киеве, – сказал Саша. – А Жилинского, кажется, в Вильне, откуда до всякой пасти очень далеко.

      – А если вам прямо на фронт ехать, то куда же именно? В какой-нибудь полк только, а иначе вы никаких военных действий не увидите, – сказал Геня.

      – Гм… военные действия… Их вам лучше всего совсем не видеть, – медленно проговорил старый Невредимов.

      – Не видеть? – переспросил Сыромолотов, так как не понял старика.

      – Вот именно, не видеть, – повторил тот. – Для чего вам видеть?.. Для картины, что ли?

      – Для картины, конечно.

      – А что же можно показать на картине? Один какой-нибудь только момент?

      – Только момент, да, – согласился Сыромолотов.

      – А война-а…

      – Я понимаю то, что вы хотите сказать, – перебил Алексей Фомич. – Война такая, как современная, как ее уложить в одну картину? А если… если написать серию картин: десять, например, пятнадцать, двадцать?

      Старик кивал головой, точно переживал слабость живописи там, где суждено, быть может, долгие месяцы творить историю десяткам миллионов людей, и, наконец, сказал:

      – Десять картин – десять моментов; двадцать картин – двадцать моментов… Может быть, это дело фотографов, а художник… художник тут решительно ни при чем.

VI

      У Сыромолотова давно уже составилось свое мнение о публике вернисажей, публике картинных галерей и о публике вообще.

      Если на вернисажах рядом с полными невеждами в области искусства появлялись и снобы, если