Все женщины – химеры. Гай Юлий Орловский

от впечатлений, а не ощущений!

      – Здорово, – обрадовался я. – Значит, я еще и впечатлительный, а не только ощущательный? То-то меня всего трясет!.. Может быть, вы меня обнимете, чтобы я перестал дрожать и вздрагивать?

      Она смерила меня злым взглядом.

      – Послушай что-нибудь успокаивающее.

      – Давай я обниму, – предложил Синенко.

      Я смерил его опасливым взглядом.

      – Я человек старых взглядов, понимаете ли…

      – Без намеков, – сказал он угрожающе. – Я человек еще более старых.

      – А вот я кроманьонец, – похвастался я. – Но мы вас, неандертальцев, помним!.. Вообще-то я не знаю уже, за что я налоги плачу? Почему меня не защищают?.. Мне что, в общество защиты животных обращаться?.. Да не потому, что осел, животных вы все защищаете!..

      Он сказал успокаивающе:

      – Мы тоже защищаем, не волнуйтесь вы так… Вон у вас «Резня на Журавлевке» в закладках, это ж сколько человек вы там убили, тысячи? И ничего…

      Я снял с плеча ящеренка, поцеловал в морду и опустил на пол, слегка подтолкнул в толстый зад.

      – Иди, бегай во дворе. Тебе не стоит слушать про убийства мобов. То плохие мобы. А ты замечательный.

      Ящеренок прыжками вынесся через раскрытую дверь во двор, Синенко сказал серьезно:

      – Не волнуйтесь, сейчас все поймем и решим.

      Голос его прозвучал зловеще, хотя это я могу и сам интерпретировать по своей хозяйственности и подозрительности.

      Карлашев ушел в гостиную, мы услышали, как присвистнул там. Синенко сказал мне дружелюбно:

      – Пойдем посмотрим. Хотя для тебя это и просто дикая новость, ты никого из них не видел, но все же полюбуйся, что они с твоей мебелью сделали.

      – Запачкали? – спросил я в панике. – С ногами на диван?

      Он хохотнул:

      – Увидишь. Как бы впервые. Ты ж ничего не видел, ничего не слышал? Как те три обезьяны?..

      – А что третья?

      Он взглянул на меня пронизывающим взглядом.

      – Быстро схватываешь. А третья «никому ничего не скажу». А ты, похоже, все три. Многообезьянник. В смысле, многостаночник.

      Я перешагнул порог и в самом деле ахнул без всякого притворства. Стена вся в дырках. Останься там на несколько секунд дольше, нашпиговали бы свинцом, как говорится, хотя пули давно уже без свинца.

      Я ощутил, что меня снова начинает потряхивать пережитое, Синенко делает вид, что рассматривает залитый кровью пол, распластанные тела, но наблюдает за мной остро и неотрывно, этому наверняка тоже учатся в полицейских академиях.

      Мариэтта прошлась вдоль стены, стараясь не вступать в лужи крови, что все еще растекается, обиженная, что не дают свернуться.

      – О-го-го, – произнесла она озабоченно, – эти ребята любят стрелять… Что здесь еще не изрешетили? Потолок?

      Синенко, не глядя, указал большим пальцем вверх.

      – Туда тоже выпустили очередь. Но не прицельно, видишь?

      – Да, – согласилась она, – кто-то уже в агонии нажал на спуск. После