Миссис Макгинти с жизнью рассталась. Агата Кристи

он закончил, через дверь снова вошла миссис Саммерхейз.

      Он вежливо передал ей фасоль:

      – Вот, мадам.

      – Ой, спасибо огромное. Слушайте, что-то эти стручки уж больно черные. Мы их обычно кладем в глиняные горшки и засаливаем. А с этими, похоже, что-то приключилось. Боюсь, как бы они не испортились.

      – Разделяю ваши опасения… Позвольте, я закрою дверь? Тут явно сквозит.

      – Да-да, конечно. Я, растяпа, никогда не закрываю за собой двери.

      – Я уже заметил.

      – Эта дверь все равно закрываться не желает, хоть ты тресни. Весь дом, можно сказать, разваливается на части. Здесь жили родители Джонни, со средствами у них, бедненьких, было туго, и они в него не вкладывали ни гроша. А когда сюда после Индии переехали мы, тоже было не до него – других расходов хватало. Зато детям, когда приезжают на каникулы, здесь раздолье, бесись сколько влезет, дом большой, огород с садом и все такое. Мы гостей для того и пускаем, чтобы на ремонт деньги были, хотя, говоря по правде, кое с кем из них мы хлебнули лиха.

      – Сейчас, кроме меня, у вас никто не живет?

      – Еще старушка наверху. Как въехала, так и забралась в постель и с тех пор из нее не вылезает. Нет-нет, она вполне здорова. Но лежит себе, и точка, а я знай четыре раза в день поднимайся к ней с подносом. Аппетит у нее чудовищный. Но завтра она уезжает – кажется, к племяннице.

      Миссис Саммерхейз помедлила, потом продолжила слегка искусственным голосом:

      – Сейчас придет торговец рыбой. Вот я и подумала, если вы не против, заплатите мне за неделю вперед. Вы ведь неделю у нас проживете?

      – Может, и больше.

      – Мне неудобно вас беспокоить. Но у меня сейчас совсем нет денег, а вы сами знаете, что это за публика – им вынь да положь, а остальное их не волнует.

      – Пожалуйста, мадам, не надо извиняться.

      Пуаро извлек из бумажника семь фунтовых банкнот и добавил к ним семь шиллингов. Миссис Саммерхейз не без алчности приняла деньги.

      – Большое спасибо.

      – Мадам, пожалуй, я расскажу вам о себе чуть подробнее. Я – Эркюль Пуаро.

      Эти слова не произвели на миссис Саммерхейз никакого впечатления.

      – Какое милое имя, – вежливо сказала она. – Случайно не греческое?

      – Я, как вам, наверное, известно, – продолжал Пуаро, – детектив. Знаменитый, может быть, даже самый знаменитый.

      Миссис Саммерхейз обрадованно вскрикнула:

      – Я вижу, месье Пуаро, вы настоящий шутник. И что же вы расследуете? Пепел от сигарет и следы ног?

      – Я расследую обстоятельства убийства миссис Макгинти, – ответил Пуаро. – И вовсе не шучу.

      – Ой! – воскликнула миссис Саммерхейз. – Палец порезала.

      Подняв палец, она внимательно его оглядела. Потом уставилась на Пуаро.

      – Подождите, – сказала она. – Вы это серьезно? Ведь дело-то закрыто, все кончено. Арестовали этого несчастного полоумного, что у нее квартировал, предали суду, вынесли приговор и все такое. Его небось уже повесили.

      – Нет, мадам, – возразил Пуаро. – Его еще не повесили. И дело миссис Макгинти еще не кончено. Хочу напомнить строку, сочиненную одним из ваших поэтов: «Вопрос считаем мы