Модель по вызову. Марина Дмитриева

уточнил бритоголовый парень.

      – Да уже лет пять-шесть, как помер.

      – Бедная девочка. А раз бедная, то, значит, деньги ей нужны. Поговори с ней, расскажи о заработках в нашем агентстве.

      – Я, конечно, поговорю, только на удачу на рассчитывай, Юрий Николаевич. Такие с честью своей, словно с писаной торбой, носятся. Говорят, Светкиному отцу предлагали за рубеж ехать работать, а он, дурак… типа мои предки даже в самое неспокойное время Россию не бросили, по ссылкам да лагерям мотались, я тоже должен отчизне служить. Голубая кровь с голым задом.

      – Да ладно заливать… Все бабы, пожалуй, даже больше, все люди одинаковы, она ничем не лучше… и, если предложить хорошие условия – тоже продастся. А про голубую кровь – сказочка, чтобы возвысить себя в своих собственных глазах, дескать, мы хоть чем-то лучше других. Раньше все молчали, а сейчас модно быть аристократами.

* * *

      Мама пришла домой примерно через час после меня, лицо бледное, даже серое, словно сразу постарела лет на десять-пятнадцать. Не красивая женщина, а измотанная жизнью старуха. Спрашивать ничего не нужно было – все по лицу видно… Сбылось плохое, то самое плохое, о чем мы запрещали себе думать, боясь ненароком материализовать свои безрадужные мысли.

      – Мам, что?!

      Родительница обессиленно сползла по коридорной стенке. Родные глаза вмиг наполнились слезами, из бледных, ненакрашенных, до крови искусанных губ вырвался жуткий вой. Вой, в котором слышалось полнейшее беспросветное отчаяние без малейшей надежды на хорошее. Холод окатил тело, кажется, промерзли даже волосы. Да чтоб тебя… Ну почему так жестоко с нами?! Почему?!!

      Подскочила к маме, опустилась рядом с ней на пол, обняла ходящие ходуном плечи. Мама зажимала рот и продолжала выть, эти звуки прошлись сорокоградусным морозом по хребту. Я ее обнимала, целовала, пыталась своей лаской, участием взять на себя хотя бы частичку материнской боли.

      – И что, ничего нельзя сделать?! Мам, неужели ничего нельзя сделать?! – кричала я, постепенно тоже отравляясь отчаяньем.

      Она не отвечала, все так же ревела смертельно раненным зверем, а потом стала рвать на себе волосы. Жутко видеть свою самую родную, всегда ласковую, старающуюся не терять оптимизма женщину в таком ужасном состоянии. Хочу вернуть вчера. Вчера в нашей жизни был хотя бы лучик надежды.

      – Мамуль, расскажи, что сказали врачи?!

      – Он-ни не в сос-стоянии помочь, – ревела мама, – н-ничем не могут больше п-помочь… Операция не принесла результата, он по-прежнему ничего не чувствует. Темка навсегда останется инвалидом! Навсегда, Света, навсегда-а-а!! Ты понимаешь?!

      Нет, не понимала, точнее, не хотела принимать это страшное слово «навсегда».

      – И что, ничего нельзя сделать?!

      Жуткий рев снова вырвался из родных губ. Меня затрясло мелкой, омерзительно противной дрожью.

      – Нельзя-а-а-а, – рыдала мама, ломая руки. – Точнее, они сказали, в Германии есть клиника, где т-таких больных поднимают на ноги. Н-нужна очень сложная операция, которую в России никто