Опустошённые души. Василий Брусянин

это хорошо, – соглашался Николай Николаевич. – Я разучился говорить, а говорить надо…

      Они продолжали странный разговор на философские темы и часто не отдавали себе отчёта – шутят ли или говорят серьёзно.

      Со стороны было даже как-то жутко слушать их рассуждения. Недаром Соня часто говорила Загаде:

      – Я теперь жалею, что они сблизились и живут вместе… Они друг друга толкают в пропасть…

      – И оба полетят, – соглашался Загада, который теперь с тревогой думал о своём друге.

      Как-то раз Травин совершенно серьёзно оказал:

      – Знаете что, Николай Николаевич… Если бы вы, положим, проснулись завтра и вдруг почувствовали бы, что вы верите в Бога… Я думаю, вы тогда заполнили бы свою душу.

      – Могло бы и это случиться!..

      – А какого Бога вы хотели бы: вселюбящего или всекарающего?

      – Мне кажется, я уверовал бы в Бога вселюбящего, – отвечал Верстов.

      – А я примирился бы только с всекарающим, – говорил Травин.

      – А что же тогда человеку останется делать? – спросил Николай Николаевич, и на лбу его выступила вертикальная складка.

      – Человеку, опрашиваете… Да только покориться!.. А вот мне не хотелось бы покоряться… Помните, как говорит Андреевский Савва: «Уничтожить всё: старые дома, старые города, старую литературу»… Понимаете, а потом всю землю оголить и посадить на неё человека…

      – Ну, а после оголения земли и человека что будет? – серьёзным тоном спросил Николай Николаевич.

      – Гм!.. Это, действительно, вопрос ядовитый!.. Я думаю, у человека начнут расти волосы… А?.. Ха-ха-ха!.. И из волос, а не из ребра, как сделал Бог, голый человек сам себе создаст подругу жизни. И сам же себе скажет: «Иди, плодись и наполняй землю»… А?.. Ха-ха-ха!.. Согласны, Николай Николаевич?..

      – Ну, а что будет после того, как земля наполнится?

      – Гм!.. Что будет?.. Да ничего, будет опять человечество…

      – И государства будут? – после паузы спросил Верстов.

      – Будут и государства.

      – Будут приноситься жертвы тем государствам?

      – Всенепременно…

      – Ну, тогда и ваш человек ни к чёрту не будет годен!..

      – Ха-ха-ха!.. Почему же? – громко смеясь, спросил Травин.

      И они опять оба хохотали, не отдавая себе точного отчёта: шутят они только, говоря так, или же серьёзно обсуждают что-то важное.

      Говорили так и как будто прятали от себя и друг друга свои сокровенные думы. И точно боялись, – не подслушал бы кто-нибудь их дум, тех беспокойных дум, с которыми они оба долго лежали в постелях в сумраке бессонных ночей.

      Говоря и смеясь над жизнью и смертью, старались быть смелыми до цинизма.

      А смерть подходила к ним незримыми стопами и несла с собою самое страшное для них и неизбежное – забвение…

      Часто Травин бранил интеллигенцию, а Николай Николаевич останавливал его:

      – Подождите, не браните!.. Может