Туман. Алексей Александрович Гончаров

мысли об обмене, но излишняя шумиха вокруг никчёмной квартирки останавливала Жмыхова. Он и без того поначалу не мог толком объяснить жене, зачем ему понадобилось делать ремонт в этой халупе, на которую они вместе давно решили наложить временное забвение и даже не рассматривали это место как вариант убогого дачного отдыха. Но потом глава семейства нашёл веский довод, и сказал супруге практически правду: что, дескать, должность у него ответственная, сжигающая нервы и ему требуется иногда расслабляться от дел, а квартирка на отшибе как раз позволит восстановить ему рабочий настрой.

      Уединённое восстановление духовных сил – это дело хорошее, но подполковник разумно утаил от жены главное: он не посещал эту квартиру в одиночестве. Два, а порой и три раза в месяц, ближе к полуночи, он просил водителя остановить служебный автомобиль за сотню метров от дома и, осторожно сопровождая юную барышню (понятного рода занятий), пробирался к подъезду. Просил её подниматься по ступенькам босиком ближе к стене, держа свои туфельки в руках, потому что доски на лестнице безбожно скрипели. Войдя в долгожданную «берлогу», он тихонько закрывал дверь, почти без щелчка, уверенный в том, что его визит остался незамеченным для соседей. Первым же делом Жмыхов шёл к холодильнику, доставал холодную бутылку водки и разом принимал полстакана без закуски, празднуя, таким образом, маленькую победу своего тихого восхождения на второй этаж и предвкушал предстоящее наслаждение души и тела.

      Девушки в гостях у подполковника всегда были разные, исключительно молодые, с упругими телами и приятными мордашками. Но главным критерием при выборе куртизанки было молчание; важно, чтобы она не издавала ни звука в постели, и к этому важному нюансу Жмыхов подходил серьёзно. Будь он «старлеем» или даже капитаном, он бы наплевал на всю эту конспирацию, но в чине подполковника и на пороге пенсии, он не мог себе позволить компрометировать своё честное имя. Каких-нибудь осуждений со стороны самих соседей Жмыхов не боялся, но ведь кто-то из них мог разнести нежелательный слушок и в городе.

      Оставшись наедине с девушкой, Михаил Анатольевич, естественно, не утруждал себя излишним ухаживанием и чтением стихов, которых он, впрочем, и не знал, но после удовлетворения своих мужских потребностей, выходя из душа и обтираясь полотенцем, он всё же предлагал ночной гостье, пусть не любезно, но сердобольно: «Пошарь в холодильнике, пожри чего-нибудь, а то, небось, голодная».

      Как представитель закона, а соответственно, и справедливости, совершив невинное прелюбодеяние, подполковник не имел морального права расплачиваться за свои удовольствия деньгами, но, как человек благородный, всегда предлагал представительницам древнейшей профессии юридическую поддержку. Те, не видя в этом предложении никакой конкретики, с любезной улыбкой принимали бестолковое обещание такой помощи и мысленно посылали Михаила Анатольевича в неприличное место.

      Когда начинало светать, подполковник торопился