Туман. Алексей Александрович Гончаров

Анатольевич, что все его планы, расписания, да и сама жизнь полетит под откос уже сегодня.

      Подполковник вошёл в прихожую своей шикарной четырёхкомнатной квартиры, напевая себе под нос всё ту же «берёзовую» мелодию, разулся, снял китель и прошёл на кухню, где пахло котлетами, а возле плиты в пол оборота к нему стояла супруга в голубом фартуке надетым для готовки поверх розового халатика.

      – Ко мне сейчас такой…, такой человек в управление заезжал! – потягиваясь от удовольствия, хвастался Жмыхов и допытывался у жены: – Ну, угадай. Угадай с трёх раз кто.

      – Не знаю, – буркнула она, не желая догадываться.

      – Эх, ты, кухарка никчёмная, – не лестно отозвался о ней муженёк и воскликнул: – Юрка! Свидетель наш на свадьбе!

      – Так чего сюда его не привёл? – сухо поинтересовалась жена, переворачивая котлеты.

      – А-а, – махнул на неё рукой Михаил Анатольевич, начиная разочаровываться. – Твоё ворчанье, что ли, ему слушать?

      Он прошёл к окну, взглянул на вечерние кварталы города и решил продлить себе вдохновлённое настроение:

      – Юрка – это же мой старый армейский друг! Душа, а не человек! Такой открытый, светлый…, хоть нимб на его голову вешай.

      – Бывает, – отвернувшись к плите, скупо вставила жена.

      – Сколько мы всего с ним сегодня вспомнили…! И самоволки, и ёжика в сапоге прапорщика, – при этом Жмыхов зашёлся весёлым покашливанием, а потом продолжил: – …Как на «Зилу» гоняли по тайге. А потом, представляешь, зацепили за задний мост трос, привязали его к деревянному крыльцу казармы и рванули. Крыльцо тогда покосилось и чуть не рухнуло. Вся рота как по тревоге подскочила. Подумали, война началась.

      – Замечательно, – отреагировала супруга, не поворачиваясь к нему.

      Радостное настроение Михаила Анатольевича начало резко улетучиваться и душу наполняло нехорошее тяжёлое раздражение.

      – Ты можешь оторваться от плиты и послушать, когда я говорю, – повышенным тоном обратился он к жене.

      Она повернула в его сторону только лицо и спокойно ответила:

      – Я и так тебя внимательно слушаю, но если я буду ещё и глазеть на тебя, то сгорят котлеты.

      – Да, к чёрту твои котлеты! – рявкнул Жмыхов и злобно бормотал, уходя с кухни: – Я их жрать не буду. У человека радость, а она послушать не хочет.

      В широком коридоре он столкнулся с дочерью, которая лениво шла узнавать у матери: что с ужином. Схватив её за плечи и, слегка встряхнув, Михаил Анатольевич спросил:

      – Ты-то хоть рада, что у тебя такой папка?

      – Конечно, – с равнодушием ответила юная леди.

      – Дочь, я из тебя принцессу сделаю! – заявил с коньячным перегаром Жмыхов и стал целовать её в щёки.

      – Обязательно, – прозвучало с тем же равнодушием, и девушка чуть брезгливо отстранилась от отца, прошла в кухню и о чём-то тихо спрашивала мать.

      Руки подполковника обвисли, как мокрые тряпки, и сам он