Линия жизни. Мира Лин Келли

сексуально. Почти так же, как его полуулыбка, скрывавшая некий секрет, который он готов был раскрыть.

      – Что? Ты думала, игры уже закончились? Николь молчала, не желая признаваться, что в прошлом все «игры» проходили между надеванием и снятием презерватива.

      – Я… не знаю…

      Гаррет стал целовать ее, затем легонько подтолкнул и опрокинул на кровать.

      – Ничего подобного.

      У нее вырвался нервный смешок – потому, наверное, что все тело трепетало от вожделения. И тут его рука скользнула к ней в пах, и пальцы вошли в глубину ее плоти. Погружались все глубже, глубже, медленно и уверенно, а затем двигались обратно – и так несколько раз, а подушечка большого пальца вращалась снаружи, дразня напряженно пульсирующий центр ее томления.

      Очередной толчок пальцев в ее горячей мокрой плоти… Это было выше ее сил.

      – Пожалуйста… – тихо застонала Николь, – мне нужно…

      – Что? Хочешь еще?

      Его губы сомкнулись вокруг одного соска. В ответ вместо слов горло Николь издало влажный всхлип.

      Похоть обуяла ее, тело пульсировало в ритме движений его пальцев.

      – Я хочу тебя…

      Тело ее содрогалось, расплавленный огонь в жилах толкал ее к самой последней черте.

      – Я хочу тебя. Давай, давай, давай… – шептали ее губы.

      Но он, казалось, намеренно уводит ее от этой черты. Его руки вдруг замерли, кровать просела – его вес сдвинулся в сторону. Николь в панике вытаращила глаза. Не может быть! Он не может остановиться! Садист!

      – Ты куда?

      Но он не собирался уходить, он просто принимал более удобное положение между ее ног. Он раздвинул их шире – так, что с любым другим мужчиной заставило бы почувствовать свою беспомощность, уязвимость, – но только не с ним. Даже когда он приподнял ее и положил ее бедра к себе на плечи. Даже когда он взглянул ей в глаза и сказал:

      – Сейчас.

      И затем его рот накрыл ее, и язык начал повторять движения пальцев и рук, которые только что были там… но по-другому. Совсем иначе. Интенсивнее, ярче, мощнее, резче и одновременно мягче. Все вместе. Он нырял внутрь, возвращался, он лизал, щекотал, покусывал, выписывал сложные узоры. Заставлял ее стонать, вскрикивать, умолять. В какой-то момент он сосредоточил свой натиск, свою мощь, все свое искусство в одном… особо изнывающем, вожделенно трепещущем… месте.

      Она падала. Долго. Сладко. Мучительно. Как никогда в жизни.

      Может быть, это все благодаря анонимности. Точнее, частичной анонимности, раз уж он знает ее имя. Это имя он снова и снова повторял глубоким рокочущим голосом, который отзывался в каждом ее нерве, точно он не говорил, а лизал ее своим мокрым языком. А потом он лег сверху, дабы она ощутила на себе вес его тела, и стал целовать ее в шею – нежными, долгими поцелуями. Ей подумалось, что он смакует ее, подобно тому, как он смаковал закат.

      О нет. До боли знакомый трепет в груди, желание обнять его, крепко прижать к себе… Только не это. Хотя… может быть, это обычное следствие выброса эндорфинов, а вовсе не то, чего она испугалась.