Долгий путь в никуда. Денис Александрович Игумнов

Денис нас принял и усадил: меня – на диван, а Башку – на стул. Это означало, что первым издеваться начнут над ним.

      Все в сборе. Я с интересом оглядываюсь по сторонам. Липкий стол с тумбой ящиков, на нём электрический чайник, посуда – вилки, ложки, миски – всё сальное. Под ногами хрустит стекло, везде валяются бутылки (в наше время настоящее богатство: на три сданные бутылки можно в кино было сходить), у двери, в правом углу стоит шкаф, около него свалены в кучу рабочие спецовки, блестят инструменты. Электричества нет, так что попытки Елисея терзать чёрный рычажок выключателя лампочки, висящей под зелёным абажуром из плотной бумажки, ни к чему не приводят.

      Вовочку начинают пытать. В ход идут щипки. Елисей и Дима его щекочут, а Квадрат щиплет за ляжки. Ему это ужасно нравится, он сосредоточенно сопит и строит рожу потного извращенца. Денис пока не участвует, присматривается. И его подручные знают – он выбирает момент, чтобы отдать приказ усилить натиск. Вовочка держится, хихикает и тут же вскрикивает, когда Квадрат слишком уж увлекается щипками.

      – Говори, где прячется ваш отряд? – допрашивает Денис. – Где ваша взрывчатка? Назови адреса явок?

      Вовочка молчит. Он и не знает никаких конкретных мест, но пытка кончается, как только он начинает говорить, выдумывать адреса явок и прочее.

      Еврей ограничивался лёгкими, но болезненными, знаю по себе, ударами костяшек кулаков по чувствительным точкам плеч Башковитого.

      – Чики-чики, – тихо, будто рассуждая сам с собой, говорит Денис. Мне даже чудятся в его голосе вопросительные интонации.

      Парни заревели и все одновременно потянули руки к причинному месту Вовочки. Продержался он недолго: с криками – "Аяй, яяй! Всё скажу!", – Башка раскололся. Его опережающие наши средние темпы процессы взросления здесь сыграли против него. Ребятки нацисты без труда отыскали его яйки, сжали, стянули, стали тянуть к себе и тормошить. Не так чтобы по-настоящему, но весьма чувствительно. Пока Вовочка не успел начать сдавать партизан, Еврей успел разок дёрнуть дополнительно, в призовую, его девственный шланг.

      Меня усадили на зашкрябанный железный стул с деревянной обшарпанной сидушкой могильного цвета.

      – Говори! Твой дружок сознался! – Еврей вошёл в раж и предпринял попытку сыграть первую скрипку.

      Правда, освобождённый Вовочка стоял вместе со всеми и щерился. Он как бы перешёл на сторону врага, став безжалостный предателем, грязным – грязнее фашистов, палачом.

      – Пошёл на йух! – гордо ответствовал я.

      – Сам напросился. Давайте ребята. Яйцехват! – Денис обошёлся со мной без прелюдии.

      Я вскочил на ноги и предпринял попытку побега. Моё сопротивление подавлено и пригвождено к дивану. На меня навалились, я согнулся в пополам, защищая своё сокровенное, небольшое, и всё же такое чувствительное хозяйство. Вертелся я ужом, и у них ничего не выходило. Мне помогал маленький размер неоперённого петушка. Пальцы врагов не находили опоры в паху. Зоркин, как ранее Квадрат, перевоплотился