Мир духовного опыта. Татьяна Рувелли

проникновенное, исполненное блаженства; И формулировки, и слова в отношении всего этого кажутся такими бесполезными; ни слова, ни описания, даже ясные и четкие, не передают подлинного явления. Есть великая и невыразимая красота во всём этом»34.

      Как мы увидим, неосуществимость перевода мистического откровения на язык обыденности вовсе не помешала мистикам и кратковременным гостям духовного мира делиться своим опытом, с величайшим воодушевлением и красноречием изливая его в поэтических красках. Что-то буквально вынуждало их расплёскиваться в тысячах слов об опыте встречи с Запредельным. Исследователь еврейских мистических течений Г. Шолем, осмысляя данный парадокс в сознании мистиков, верно заметил: «они не устают сокрушаться по поводу абсолютной неспособности языка выразить их истинные чувства, но это не мешает им упиваться словами…множа до бесконечности свои попытки выразить в речи невыразимое»35.

      С помощью слова мистик пытался транслировать опыт встречи с Божественной реальностью, оживить её в сердцах других. Нередко мистики становились вдохновенными поэтами (Руми, Кабир, У.Блейк), посвятившими своё творчество выражению сокровенных переживаний, но даже они, будучи мастерами изящной словесности, отрицали её всемогущество, понимая, что не способны явить в речи всю полноту узнанного. Поэтическая интуиция часто сталкивалась с неспособностью выразить не только атмосферу иного бытия, но и каждое глубоко пережитое чувство, ведь, как писал А.Вознесенский, «настоящее – неназываемо»36.

      Английский поэт А. Теннисон, прежде умело обращавшийся со словом, ощущал неловкость, пытаясь выразить опыт встречи со своим истинным «я»: «Я приходил к такому интенсивному ощущению моего «я», что моя личность казалось мне расплывающейся в бесконечности существования; это не было смутное чувство, наоборот – одно из самых отчётливых, самых несомненных и в то же время совершенно невыразимое словами…я стыжусь этого плохого описания состояния моей души»37.

      В этом смысле как виртуозный поэт, так и безграмотный святой в равной мере оказываются беспомощными, испытывая муку от невозможности разделить радость духовного опыта с другими. И чем выше поднимается человек, тем сложнее ему становится передавать звучание неземной музыки, улавливаемой его мистическим слухом. Протоиерей А. Мень писал, что сознание духовно одарённых людей «восходит на такие ступени созерцания, где бессильны человеческие слова и мысли. Поэтому-то когда они пытаются поведать нам об открывшихся им горизонтах, они с трудом выражают лишь тысячную часть»38.

      Часто оказывается, что всё сказанное и со скрупулёзной прилежностью завёрнутое в многотомные теологические трактаты при столкновении с действительной духовной полнотой теряет всякий смысл. Христианский теолог Фома Аквинский, познав это на собственном опыте, признался: «Я не могу писать. Я видел то, перед чем все мои писания – как солома»39. То же самое встречаем

34

Кришнамурти Д. Записные книжки. М. 2016. С. 24

35

Шолем Г. Основные течения в еврейской мистике. М. 2016. С. 48

36

Вознесенский А. Иверский Свет. Стихи и поэмы. Тбилиси. 1984. С. 20-21

37

Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. СПб. 1993, С. 306

38

Мень А. Истоки религии. М. 2011. С. 95

39

Честертон Г. Святой Фома Аквинский. http://krotov.info/library/24_ch/ches/terton_062.htm