24 секунды до последнего выстрела. Е. Гитман

секунд.

      Восемнадцать.

      Себ передёрнул затвор, сделал небольшую поправку. Прицелился точно в сердце: быстро, безболезненно. Она даже не успеет испугаться.

      Четырнадцать секунд.

      Клауса Себ видел боковым зрением, перед ним была девочка. Она всё ещё слушала музыку и, кажется, мучилась с заданием. Что-то не получалось, она кусала губы и кривилась. Светленькая, как Сьюзен. Только старше.

      Девять.

      Себ не слышал выстрела – он его видел. Клаус упал посреди комнаты. Девочка в наушниках даже не вздрогнула – музыка заглушила грохот.

      Убрав закаменевший, как чужой палец с крючка, Себ медленно отполз назад, вынул магазин и принялся механическими движениями собирать винтовку.

      Из угла комнаты раздалось довольное:

      – Хороший мальчик.

      Себ даже не поднял взгляда. Он не хотел видеть Фоули, но когда встал, был вынужден на него посмотреть – и сразу понял: что-то не так. Привалившись к стене, Фоули едва держался на ногах. В полутёмном помещении было не очень хорошо видно, но Себ готов был спорить, что у него испарина.

      – Бедный Большой Ка… – пробормотал Фоули всё с тем же акцентом – ирландским, очень узнаваемым. – Такой глупый Ка перепутал, кто есть кто. Как там? Небо со звёздами, отражёнными ночью… – он закрыл глаза.

      «Он под кайфом», – с совершенной ясностью определил Себ, и его переполнило отвращение. Он не любил наркоманов. Ему было мерзко оттого, что он только что выполнял приказ, отданный под действием дури.

      – Скучные люди… Ты тоже, Себастиан, очень скучный. В тебе нет вообще ничего загадочного или хотя бы интересного. Примитивная… организация.

      Себ хотел уйти. Прямо сейчас. Девочка в наушниках ещё стояла перед глазами, а от вида Фоули тянуло блевать, но он не мог, чёрт побери. Он не мог просто оставить Фоули, который вчера имитировал свою смерть, наверняка не без причин, в пустом офисе на краю Лондона.

      – Ты такой хороший парень, Себастиан, – вдруг заметил Фоули, приоткрывая глаза, – не понимаю, как они тебя не захватили? Ты ведь из их числа…

      – Из чьего… сэр?

      – Ты должен играть за белых, но ты на другой стороне доски. Ты всё думаешь, не сказать ли малышке Сьюзен, что снова едешь на войну, да? Это было бы жестоко, зато, возможно, спасло бы её. Как часто ты думаешь об этом? А армейские… армейские привычки… – Фоули говорил невнятно, заторможено, иногда сбивался и повторял слово с самого начала. – До сих пор не можешь осознать, что спишь один в своей квартире. Одеться за сорок секунд. Душ… словно кто-то выгонит. Свистни – и пойдёшь строевым шагом.

      По спине Себа медленно потёк пот. Да, Фоули мог бы, наверное, следить за каждым его шагом. Но за мыслями он как подсматривает?

      – Как мне бывает скучно среди людей, Себастиан, если бы ты знал… Никакой загадки. В тебе тоже. Но нет, ты не скучный. Ты хочешь уйти сейчас. Но не уйдёшь. Если сейчас сюда ворвётся спецназ, ты их перебьёшь. И сам подохнешь, защищая меня.

      Дерьмо.

      Может, не так пафосно и патетично, но суть Фоули уловил верно. Если прямо сейчас на них