По осколкам. Янка Рам

спускает дочку на пол, снимает ботиночки.

      И мы молча наблюдаем за тем, как она ползает по полу, стягивает детские книжки с дивана… открывает их своими маленькими пальчиками… Время от времени поглядывая то на меня, то на Дину.

      – Пойдём на кухню. Пожалуйста.

      На подоконнике тонкие женские сигареты. Дина достаёт одну. И я прикуриваю тоже. Мы стоим у окна напротив друг друга.

      – Чего тебе надо, Арс?

      – Поговорить…

      – Говори.

      – Прости мне моё помешательство. Этот кокаин. Никогда я больше к нему не прикоснусь. Никогда.

      – Очень за тебя рада, – равнодушно. – Ещё что-то?

      – Да!! Я очень виноват в том, что накалил обстановку своими гулянками, когда ты была беременна. Мне казалось, что это важно для бизнеса. Все эти связи. Я ошибался и виноват в этом ОЧЕНЬ. Да – алкоголь был. Да – наркота. Но я никогда, никогда, слышишь? Я не прикасался к другим женщинам! Я чист в этом.

      – Всё?

      – Нет!! Тогда, на Костином дне рождения, я пережрал наркоты. Я даже ходить не мог сам. Как я оказался с этой тёлкой в одной кровати, не представляю! Я видел её первый раз в жизни! Клянусь! Чем хочешь!

      – Хм… – злая ухмылка. – Это какой-то особенный спич, который принято говорить, когда жена застаёт мужа в постели с другой женщиной? Молодец. Воспроизвёл дословно и очень убедительно. Мне нужно поаплодировать сейчас? А ещё какие-то варианты есть? Этот уже даже в мыльных операх зае*ал.

      – Дин… – от возмущения теряю дар речи. – Почему ты не веришь мне?

      Я никогда ей не врал! Никогда!! Всегда был открыт весь до основания!

      Закрыв глаза, она начинает надорванно, истерично смеяться и с болезненным стоном замолкает.

      – Я готов сесть на детектор и ответить за каждый момент, бл*ть!

      – Пошёл вон, Арсенин.

      – Я не всё сказал.

      – Окей. Продолжай.

      – Дальше, Дина… Дальше мне было страшно и больно. Не меньше, чем тебе, слышишь?! Очень страшно было, – сглатываю я, вспоминая. – Я тоже был один. Беспомощность, сука!! Беспомощность и… Я не понимал, что происходит у вас. Врачи почти ничего не говорили. Ты же запретила. Сказала, что я – не отец. Я только знал, что всё плохо!! А за что?! За тёлку ту? Тогда это несправедливо. Не трогал я её! Х*р знает, как она упала туда! За то, что поехал на этот е*учий день рождения? Виноват!! За то, что не почувствовал грань – тоже виноват!! Но это же несоразмерно, Дин!

      – Всё?

      – Нет, – вдыхаю поглубже. – Я не только в этом виноват. Когда уехал… – опускаю глаза. – Я сломался и сошёл с ума. Было много наркотиков, грязи… тёлок, – мой голос пропадает. – Да. Это было. Не хочу врать. Зачем? Не знаю. Я ничего не соображал. Не позволял себе трезветь. Глушил и глушил. Не хочу за это просить прощения, – неровно дышу, съезжая опять с катушек от пульсирующей, удушающей боли в груди. – Не хочу!! Потому что это ты ломала меня и сломала. Ты хотела, чтобы я в этом утонул, и я тонул. Но больше не могу. Я хочу жить.

      – Теперь всё?

      – Теперь всё.

      Выговорился. Прислушиваюсь к себе. Не становится, бл*ть, легче. Нисколько!

      Почему?!

      А потому, что не верит!