Назову своей. Наталия Романова

меняют форму, пропускают лучи низкого солнца. Запах стоит одуряющий, звук бесконечный, поверх него неизменная спутница – мошка.

      З-з-з-з-з, з-з-з-з-з, з-з-з-з.

      – Ты чего на Алексея окрысился? – не выдержал Игнат.

      По лицу племянника, вышедшего из кабинета отца, стало ясно, что ничего хорошего он не услышал. Игнат знал, по каким законам живёт семья брата, но здравым смыслом не понимал, сердцем не принимал. Мирской он человек, избалованный волей, цивилизацией, сочными женщинами, Риткой.

      – Понимать должен, – коротко, недовольно ответил Фёдор. – Блуд это. Не позволено.

      – Да что ему, в девственниках ходить?

      – Созрел, пускай женится.

      – Какой «женится»? Ни образования, ни профессии, ни ума, считай, нет. Рано!

      – Раз рано, значит, хотелки надо поприжать. Потерпеть.

      – Сам-то много терпел, Федь? – Игнат остановился. – До первой жены, помнится, дотерпеть не смог, – усмехнулся он.

      – Потому и развелись, что ни терпения, ни уважения, ни смирения в нас не было. Если до свадьбы дотерпеть не может, то и после терпеть не станет.

      – Строг, – покачал головой Игнат. И ведь «справедливым» не назвать, сам по юности гулял так, что отец здоровенного амбала вдоль хребта ремнём охаживал.

      – И потом, – вздохнул Фёдор. – Натешится, ославит, уедет, а девку потом отец со света сживёт. Старшую дочь от семьи отлучил, среднюю на порог не пускает, а всё, что она сделала – вышла за мирского, не старовера, местного. Сбежала к первому, кто позвал. Теперь за Александру примется?

      – Ого… Лёшка-то сам, что говорит?

      – Ничего, говорит, нет промеж ними, ничего. Помогает по дружбе, они же вот с такого все вместе хороводились, – Фёдор показал рукой куда-то ниже колена. – Она ему какой-то ободок-кокошник сделает для матери. Бартер у них.

      – И чего ты на парня взъелся, если «бартер»? Полина, я уверен, кокошнику этому обрадуется.

      «Кокошник» из какого века словечко? Кто сейчас ко-кош-ники носит? Хотя… Сейчас девицы платья под горло не застёгивают, колени не прячут, глаза, краснея, не отводят. Женщины голову не покрывают, сарафаны традиционные по праздникам не надевают. А Игнат здесь, в Кандалах, за несколько дней всё это своими глазами наблюдал и не удивлялся, будто явление это обыденное, каждый день встречается.

      – Отеческий наказ всегда на пользу, – степенно ответил Фёдор. – Кто знает, что в головах молодых варится, – совершенно по-светски продолжил, став тем, кого Игнат знал, помнил, понимал. – Ещё раз приструнить лишним не будет, чтоб не наворотил дел.

      Вечером, уже потемну, зашёл к Бархановым, позвал Любу на прогулку. Пётр одобрительно крякнул, видя вежливое обращение Игната, Елена Ивановна расплылась в улыбке. Кирюшка деловито поздоровался с гостем за руку, видимо, недавно выучил жест, потому что «здороваться» он подходил несколько раз, смеясь, убегал, чтобы снова вернуться. Игнат лишь улыбался, с готовностью протягивая ладонь. Смешной пацан, хороший.

      Снова