Ненавижу тебя. Анна Шварц

Элиас сполна отработал какие-то свои кармические задолженности, прожив десяток лет толстяком. Иначе я не могу придумать, каким образом колобок превратился в мачо с обложки журнала, если, конечно, хирурги не научились делать пластические операции на теле, рисуя силиконом рельеф.

      – Никольская… – он смотрит на мой приоткрытый от удивления рот, – мы же были друзьями когда-то?

      Я с усилием захлопываю челюсть.

      – Ну, да. А к чему вопрос?

      – Почеши меня, а? По старой дружбе. Или я сейчас точно сдохну.

      Глава 17.

      (Настя)

      Шутит он, что ли? Я смотрю на него, как на придурка.

      – Никольская, БЫСТРЕЕ. Пожалуйста, блин, – Элиас пытается завести руку за спину и почесать между лопаток. Но на этот трюк не каждый способен. Конкретно ему не удается, и у меня вырывается смешок.

      – Мне надо работать, Бергман. Почеши себя сам. Аллергия так быстро не проявляется, так что это не моя вина. Пока.

      – У меня, кажется, язык распух. И дышать сложновато…

      – Черт, Бергман! – я подскакиваю к нему, и заглядываю в лицо, пытаясь найти признаки отека Квинке. Вроде ничего такого… просто красивое, зараза, лицо. Он, наверное, и в детстве оказался бы очень симпатичным, если б не лишний вес. Перед глазами то и дело всплывает образ прежнего Элиаса, и я констатирую с грустью, что да, так и есть.

      К сожалению, дети многое не замечают. Я пытаюсь вспомнить того парня, в которого была тогда влюблена, и… он явно проиграл бы Элиасу сейчас.

      – Никольская… – бывший друг детства часто дышит, хватаясь за горло, и смотрит на меня довольно несчастным взглядом серых глаз, – помоги…

      – Так, дыши спокойнее, – растерянно говорю я. Тяну руку, открываю кран с горячей водой, и пихаю эту гору рельефных мышц ниже к раковине, от которой поднимается пар, – попытайся успокоиться и отвлечься. Я вызываю скорую.

      – Нет, – он хватает меня за запястье, когда я тянусь за телефоном и ловит мой изумленный взгляд, – все нормально. У меня с детства астма. Сейчас отпустит. Почеши, чтобы я отвлекся.

      Чего?! Какая нахрен астма?! Не было у него астмы! Я настолько в шоке, что послушно прикасаюсь к его спине и скребу ногтями. Так, нет, это точно не силикон. Мышцы свои, тверденькие. Боже, насколько он до этого упал в моих глазах, и все равно разум то и дело отмечает, что он хорош собой.

      – Сильнее, Никольская. Мне щекотно.

      – Я и так вроде…

      – Представь, будто мы с тобой в одной постели, и ты раздираешь мне спину от наслажде… ааай, черт, – Бергман вздрагивает, открывает глаза, хотя секунду до этого довольно жмурился, и смотрит на меня с укором, – полегче.

      – Не о том болтаешь, Элиас, – говорю ему я, глядя, как на коже вспыхивают четыре алые полосы. И замираю, разглядывая его спину. Прикасаюсь к белым шрамам на ней, и провожу по ним пальцем, не задумываясь, что это может выглядеть странно, – откуда они у тебя?

      Я ловлю его внезапно заледеневший взгляд в отражении зеркала напротив и тут же убираю руку. Нашла чего спросить, Настя. Какая тебе разница вообще?

      Элиас