Мудрец. Лана Фоксс

стальной вазе, стоящей на резном столике из индийского дерева, лежали оранжевые апельсины и покрытые золотистой краской грецкие орехи в ожидании рождественского сочельника.

      Макс разжег камин, сел в кресло и задумался, наблюдая, как за окном матовым сиреневым светом спускаются зимние сумерки на заснеженные дорожки, петляющие между украшенных разноцветными лампочками домов, расположенных по соседству.

      Грубо вел себя вчера хромой Ден. Макс размышлял: грустить или смеяться теперь, после очередной ссоры с приятелем, каждый раз напоминавшим о злополучной истории, произошедшей несколько лет назад накануне его дня рождения, который они отмечали в Крыму.

      Макс не любил дни рождения и ему не хотелось вспоминать о надвигающемся своем дне рождения, и его минутная слабость стала его раздражать. Что стоило ему промолчать, не затевать спор на пустом месте, когда переехавший год назад из Ялты и поселившийся рядом, незадолго до Нового года, Ден, опять наглотался антидепрессантов и, будучи в неадекватном состоянии, вчера зашел в гости «на огонёк».

      – Мы живем не в лесу! – орал Ден, размахивая клюкой со стильным набалдашником в виде головы рептилии.

      – Изумительно, дорогой. Именно в лесу мы и живем,– ответил Макс, имея в виду, что его дом находится в большом лесном массиве, в пяти километрах от трассы, соединяющей Москву и Питер между собой.

      – Я повторяю, – не унимался Ден, – мы живем не в лесу. И пора бы тебе уяснить, что добрыми делами еще никто не проложил себе дорогу в рай. Ты обмяк, стал сантиментальным. Ты раньше и не подумал бы, что недотёпа Сёма перевернет твое представление о человеческом существовании и человеческой глупости.

      – Чему ты удивляешься больше: глупости человечества или новым постулатам Семена?

      – Твоему отношению к тому бреду, который несет этот недоумок.

      – Я впечатлился твоему определению «недоумок». Ты давно читал прессу? Во-первых, он известный ученый, а во-вторых, он был с нами в связке, когда ты, между прочим, выжил благодаря ему.

      – Благодаря ему я теперь – калека!

      – Прекрати, Ден! Когда ты научишься быть благодарным? Ты бы разбился, если бы тогда, в горах Семен не удержал веревку. К тому же, теперь ты в Москве, потому что тебе оказали помощь друзья. И сейчас я готов тебе помочь избавиться от затянувшейся депрессии.

      – Все хотят быть добренькими, вернее казаться добренькими за чужой счет. А когда вокруг тебя каменные джунгли, то ты становишься таким же каменным, холодным и безразличным. Кругом лицемеры! Делают вид, что кому-то до кого-то есть дело. Изображают сострадание! В чем ты меня упрекаешь? Хочешь мне помочь? Или показать свое превосходство? – скалился Ден.

      – Ты стал злым, Денис. Мне сложно с тобой говорить. Ты не маленький мальчик, чтобы тебе объяснять, что такое добро и зло. В моей жизни было много зла, и не тебе обвинять меня в неискренности. Я тебе помогаю, потому что знаю, что такое быть озлобленным на весь свет. Но я тебе не душеприказчик.

      – Добро, зло, душа! Какие категории! Ты же сам меня уверял в том, что нет никакой души, а только голая материальная реальность. Разве не так?

      – Ты все искажаешь. Возможно, я был в чем-то не прав. Всем свойственно ошибаться. Но, Семен действительно серьезно повлиял на мое мировосприятие, на мою веру в добро и человеческие возможности. Завтра Рождество-праздник света и добра, – пытался перевести разговор в позитивное русло Максим.

      – Нет никакого добра! Глупости это. Я никому не нужен теперь! – крикнул приятель и, со всего маха, стукнул по столу своей клюкой, свалив на пол стакан с водой, который разбился вдребезги.

      Серое, осунувшееся лицо Дениса было искажено гримасой, напоминающей уродливого кота породы рексов, жующего пучок выдернутой из колбасного салата пряной травы. Макс был гурманом и ненавидел колбасный салат, который обожала готовить его жена на новогодние праздники, набивая его рванными пучками какой-то несъедобной зелени.

      Глава 2. Мудрец

      Макс был женат уже семь лет на дочери известного издателя. Впервые он встретил ее, когда приехал из своего родного Львова в Москву и пришел на собеседование в компанию, занимающуюся строительным бизнесом. Соня не блистала красотой, но была очень мила. Её светло-русые волосы и круглые голубые глаза дополняли пухлые губки в форме бантика, и от этого ее лицо выглядело всегда детским. По характеру она была мягкотелой и беспринципной, поэтому напоминала амебу. Она не имела собственного мнения и суждения о чем либо, полагаясь по жизни на своего отца, который всегда принимал знаковые решения, как в ее профессиональной карьере, так и в личной жизни. Софочка не отличалась особым интеллектом, но была склонна к языкам, что давало ей несомненное преимущество перед сверстниками, которые не имели возможности заниматься с личными репетиторами. К двадцати годам Соня закончила лингвистический колледж и владела двумя иностранными языками. Отец хотел устроить ее в свой издательский дом «Медиа Пресс», но понимая, что у девочки нет склонностей к чтению и, уж тем более, она не обладает литературным чутьем и журналистской хваткой, решил для начала выдать ее замуж и поэтому