По ту сторону моря. Паула Хен

что даже Тихий океан может тебе позавидовать!

      – Это небезопасно, – ироничные нотки, аккуратный изгиб тёмных бровей, ползущих вверх – так принято изображать удивление, но я почему-то вижу в этом жесте нечто другое.

      – Тогда Вы можете представить, что мой день был не только горьким, но ещё и смертельным, – тривиально и слишком неразумно-мечтательно, но мне понравилось, как я звучала в тот вечер. Умирая от духоты, но параллельно этому умоляя Всевышнего сломать слишком шумную кофемашину шустрого бариста с раскосыми глазами и воистину детской внешностью. Я бы дала ему от силы лет тринадцать, но мои предположения вмиг с треском разбивались, настигая тонкой линии обручального кольца на пальце, которое, ко всему прочему, кажется, было на него велико.

      Я любила нашу постель. Особенно, твою часть кровати, на которую перебиралась в полудрёме, когда тебя вызывали на работу по выходным. После чувственного утреннего секса, ощущая полнейшую наполненность тобой и безоговорочное счастье. Только так мне удавалось уснуть – без тебя сон не шёл, оставаясь за порогом, меняя координаты, путаясь в номерах квартир, лестничных пролетах, попадал к кому-то другому, но только не ко мне.

      Твой аромат, отдающий чем-то запретным, опасным, но вместе с тем тёплым, направлял его, а он, ведомый его направлениями, покорно шёл, доходя до моих объятий. Пока ты не возвращался домой, практически с порога начиная раздевать меня, удовлетворённый моим обнаженным телом, прикрытым одной лишь тканью твоей белой рубашки.

      Я помню это чувство. И то, как сердце плясало на моих рёбрах до мелких трещин, которые образуются на гладкой поверхности тарелок от времени. Эти ощущения были сравнимы с уничтожающим по своей силе взрывом космоса, который зарождался где-то в солнечном сплетении, а после вынуждал пульс учащаться до немыслимых отметок, получая необходимую разрядку. Я слышала твои шаги на лестничном пролёте, а мое тело уже отзывалось на твоё присутствие. Мелкой дрожью и любым отсутствием мыслей.

      Сейчас морская пена была такой же воздушной и легкой, как шапочка моего орехового латте – в груди вновь что-то надсадно заныло.

      Ты просил меня начать писать – не книгу, так дневник, либо что-то на него похожее. Мысли шли только после наших громких ссор, когда ты был вне себя от ярости, грозясь послать все к чёрту, включая меня. Я умела варварски выводить тебя из себя, ты же совершенно не умел быть непреклонным перед гордостью. Мы дополняли друг друга своими различиями, но вместе с тем уничтожали. Это стало понятно лишь со временем, когда оба наших мира, столкнувшись, пошатнулись, образуя землетрясение.

      – Ты умеешь слушать что-то ещё, помимо своей гордости, непреклонности и боязни замарать собственное эго? Словно за непризнанием собственной правоты последует расстрел.

      Мой голос был сорван. Я практически готова была разреветься, но сглатывала этот ком, застрявший в горле, который с каждым разом все больше походил на клубок раскалённых игл,