Культурно-историческая психология юмора. Иоланта Домбровская

в эволюционирующей системе полезных признаков до того, как они стали этой системе действительно полезны. (Асмолов, 2001, с.39).

      Комическое восприятие и смех впервые «встречаются» в массовых действах: в античных празднествах – сатурналиях и дионисиях, в античном театре (например, при массовом просмотре комедий Аристофана), при восприятии речей ораторов (например, Цицерона), особенно в импровизированных театральных действах, когда ватаги ряженых бегали по пригородам – «komos» – к которым восходит этимология слова «комическое» (Аристотель, 1989, с.350). Сама этимология слова комическое, восходящая к komos (пригородам), задает стандарты формирования смехового и юмора. Комическое – это не магистраль культуры, а ее «пригород», «обочина», некоторый обходной путь. Ватаги ряженых, бегающие по этим пригородам и смешащие людей, задают стандарт социальности юмора.

      В древних комических действах смеховое и зарождающийся юмор выступают как свойство вида Человек, разделенное между людьми. Юмор не осознается отдельным человеком как юмор. Он существует в виде понятия о смешном, которое эксплицировал Аристотель. А смех – биологическая реакция, он представляет собой «натуральную», природную основу юмора. Связка смеха и комического позволяет юмору постепенно отрываться от биологической основы за счет социальности смеховой деятельности и идеальности комического образа.

      Цицерон мало пишет о смехе как таковом, но он формулирует «нормы» и функции шуток для их применения в ораторском искусстве. Он считает, что «в шутке первым делом надо соблюдать меру» (Цицерон, 1972, с.178). А воздействие шутки может быть следующим: шутка вызывает расположение к тому, кто шутит, она может восхищать, она может опровергать противника или «показывает самого оратора человеком изящным, образованным, тонким» и «она разгоняет печаль, смягчает суровость, а часто и разрешает шуткой и смехом такие досадные неприятности, какие нелегко распутать доказательствами» (Цицерон, 1972, с.178).

      А Овидий даже учит смеяться: «открывать рот при смехе надо умеренно: на щеках должны быть видны две ямочки и нижняя губа – чуть-чуть приоткрывать низ верхних зубов… Смех должен быть… легким и чем-то женственным для уха!» (Овидий Назон, 1998, с.350; цит. по Станкин, 2003).

      В Средневековье улыбка поощряется более, чем громкий смех. Она привязывается не к комическому образу, а к образам Христа и Мадонны. Связь улыбки и воспринимаемого идеального образа святости способствует развитию способности к психическому отражению и задает предпосылки формирования способности к обращению «улыбки» (и юмора) на самого себя, способствует индивидуализации смехового в дальнейшей истории.

      Эволюционный смысл смеха зафиксирован Августином. Так, Августин следующим образом упоминает смех: «они (числа) не суть образы предметов. Пусть посмеется надо мной тот, кто этого не видит, и я пожалею его за этот смех» (Августин, 1989, с.157). Таким образом, он не просто описывает природу смеха от непонимания,