Девушка индиго. Наташа Бойд

за новым. Вероятно, на этом корабле и предстояло отплыть отцу следующим утром. Сейчас же группа рабов – несколько негров и индейцев – под предводительством белого человека подкатила к нему телегу, груженную древесиной. Они мучительно медленно поволокли телегу вверх, на корабль, по широкому пандусу; канат, за который рабы держались, казался не менее тяжелым у них в руках, чем сами бревна. Производство сахара на островах нуждалось в топливе, и древесина, поставки которой обеспечивал Старрат, была для нас важным товаром, отправлявшимся на экспорт. Мне сделалось любопытно, останется ли на корабле к тому моменту, когда мой отец завтра поднимется на борт, свободное место для дополнительного груза, который тоже можно было бы отправить на Антигуа.

      Я вздрогнула и очнулась от своих мыслей, увидев искаженные от напряжения лица рабов, тянувших телегу.

      Вскоре все мое внимание захватила шумная суета в порту, провонявшем запахом рыбы. Мы причалили и, сойдя на берег, отправились искать кучера, которого обещали прислать за нами супруги Пинкни.

      Грязные, заваленные отбросами улицы Чарльз-Тауна воняли покрепче – лошадиным навозом, который основательно сопрел и настоялся на послеполуденной жаре. Эта вонь лишила нас последних сил к тому времени, как мы добрались наконец до особняка Пинкни на Юнион-стрит.

      Все мы, за исключением Полли и Эсмэ, которые остались дома, сидели в повозке и хранили унылое молчание во время изнурительного путешествия в духоте под жарким солнцем. Я примолкла, потому что испытывала смешанные чувства – печаль и волнительное нетерпение по случаю грядущего папенькиного отплытия. Я знала, что стану по нему скучать, и тосковала еще больше от того, что было неизвестно, когда мы снова свидимся. Маменька пребывала в мучительной ажитации; было видно, что ее тяготит какая-то тяжесть на сердце, но я не понимала, что она испытывает – печаль, злость, обиду? Маменька сидела отвернувшись, взгляд ее был обращен на проплывавший мимо пейзаж. Я догадывалась, что она каждую милю местного ландшафта сравнивает с зелеными лужайками и холмами Англии, и то, что открывается ее взору сейчас, не идет ни в какое сравнение с ними.

      Миссис Пинкни – она никогда не представлялась своим именем Элизабет, потому я так никогда ее и не называла – тотчас, как мы приехали, захлопотала вокруг нас, увлекла в безмятежную прохладу особняка, предложила остаться у них в городе на несколько дней после папенькиного отбытия. Я охотно согласилась погостить немного, поскольку незамедлительно вернуться домой в Уаппу, зная, что мы с папенькой не увидимся, возможно, долгие годы, было бы до ужаса печально. Однако задерживаться надолго у Пинкни нам тоже не годилось – теперь на меня были возложены важные обязанности, и, по моим прикидкам, меньше, чем через неделю, нужно было ожидать прибытия лодки с нашей плантации Гарден-Хилл – мне надлежало проверить и пересчитать товар перед его отправкой торговому посреднику в город.

      – Бедные вы мои, бедные… – совсем расчувствовалась миссис Пинкни чуть позже, когда мы все сидели за навощенным обеденным столом, и у