Полярник. Александр Михайлович Бруссуев

переработки.

      – В двух словах: контракт мой окончен, завтра последний день, полноценно работать уже не могу, ибо устал. Сходите, поговорите с капитаном, чтоб тот позвонил в компанию и напомнил обо мне.

      Шариков посмотрел на меня бесцветными, как у акулы глазами, и такими же эмоциональными.

      – Больше мне делать нечего. Отказываешься работать?

      Это уже была провокация. При отказе от работы сразу же становишься вне закона и с судна летишь за свой счет.

      – Куда это Вы губу раскатали! – говорю. – Не отказываюсь, только качество моей работы вряд ли будет достаточным.

      – Достаточным для чего? – чуть отодвинувшись от меня, переспросил дед.

      – Да, чтобы ты спал спокойно! – взорвался я.

      Шариков чуть испугался, был он поменьше меня, подбежал к двери из машинного отделения:

      – Ну, все, хватит, я тебя списываю! – захлебывался он слюной. – Больше никогда работать в море не будешь! Все! Отзарабатывал свое! Аннушка пролила масло!

      Меня очень развеселили такие слова.

      – А «списка» не мала? К тому же я не Берлиоз! – пожал я плечами, но дед уже вылетел наверх.

      Обратно он не вернулся. Подождал я, подождал, посмеялся с заглянувшим на беседу Олегом, да и решил сам подняться на мостик. Ой, как неохота мне было беседовать с престарелым польским капитаном! У того во время разговора в кончиках губ пузырилась слюна, да и был он очень склонен к истерике.

      Предчувствия меня не обманули. Маленький дохленький лысый старикашка прыгал передо мной, тряс кулачками, пускал пузыри и верещал подстреленным зайцем на смеси русско-польского языка. Русскими были только маты. Мне он напоминал Кощея Бессмертного из старого, еще довоенного советского фильма – сказки.

      – Скажите, что Вы от меня хотите? – наконец удалось мне вставить фразу на английском, – Вы хотите со мной драться? Может быть, я что-то нарушил?

      Капитан сглотнул слюну и тоже перешел на интернациональный язык, к сожалению, не русский.

      – Звони за свои деньги! Причем здесь я? – прокричал он снова, но кулаками сотрясать пространство перестал.

      Звонок по судовому телефону оценивался в шесть долларов за минуту. Плату назначал сам мастер, потом легко клал в карман некую мизерную сумму. Мелочь, но приятно.

      – Это не частный звонок, все в рабочем порядке. Платить я не буду. Или Вы отказываетесь мне предоставить связь с компанией? – поинтересовался я, стараясь придать голосу монотонность и равнодушие.

      Поляк дернулся к трубке, резким рывком сорвал ее с места и сунул мне, чуть ли не в лицо:

      – На, звони! Был бы здесь голландский капитан, ходил бы ты с полными штанами!

      Взять трубку я не торопился:

      – При чем здесь национальность? Мне важна Ваша должность. Не боюсь я ни немцев, ни голландцев, ни поляков, ни русских. Мой дед разучился бояться в сорок первом, научив этому все наши последующие поколения. Ясно?

      Я, наконец, взял трубку и, сверяясь с табличкой, висящей над телефоном,