Сбежать от тирана. Лана Мур

недолго, я пирожков испекла с яблоками. Поешь с молочком. Я пока пущу воду, – и, шаркая тапками, побрела в ванную.

      Это бабушка. Что с ней делать. Все время пытается меня откормить и вздыхает над тем, что «все косточки просвечивают, в чем только душа держится».

      – Ба, у меня же режим, – крикнула из своей комнаты и злобно зашипела, когда наручники зацепились за толстовку.

      Подлости подлостями, и карьера катится в тартарары, но пускать по ветру многолетний труд я не собиралась.

      Кажется, у папы где-то была ножовка по металлу.

      Отыскала его склад инструментов и вытащила нужный. Между рукой и металлическим кольцом проложила свернутое кухонное полотенце и принялась сосредоточенно пилить.

      Понадобилось буквально несколько минут, и я была на свободе. Даже с не вывихнутыми суставами. На другой руке они все еще ныли.

      Сбросила одежду и затолкала ее в первый же попавшийся под руки пакет. Выброшу. Не буду больше носить, чтобы не вызывать воспоминаний. Завернулась в толстый махровый халат и прошла в ванную.

      Вода уже почти набралась, я вылила, наверное, полбутылки ароматизированной пены, и воздух сразу же наполнился ароматом персика.

      Горячая вода приятно обожгла кожу.

      Я взяла одну солевую бомбочку, бросила в ванну и наблюдала за пенныйм гейзером, затем вторую… третью.

      Старалась забыть, избавиться от ощущения мерзких прикосновений Сержа, но они упорно не желали уходить.

      Тогда взялась за мочалку. Остервенело терла кожу, добавляла температуру воды, но все равно казалась себе грязной. Видимо, мне никогда не избавиться от этого чувства, будто извалялась на помойке.

      – Алинка, выходи, я тебе сок из сельдерея сделала и свёколку в духовке посушила, – постучала в дверь бабуля.

      Она всегда знала, чем меня соблазнить.

      Устав сражаться с собственными чувствами, я выплыла наконец из успевшей остыть ванны и снова завернулась в халат.

      – Иди скорее, поешь, – бабуля подставила тарелку с горячими, высушенными в духовке свёкольными пластинками и стакан пенящегося бледно-зеленого сока. – Совсем скоро растаешь, смотри, поясом ведь переломить можно, – сокрушалась она, качая головой и никак не желая понимать, что для балерины такая комплекция норма.

      Я успела схрустеть две или три пластинки и сделать пару глотков сока, когда ключ в замке повернулся.

      – Входи, Сереженька. Алинка наверняка уже дома.

      Гаденыш! Знал, что сама его не впущу, и дождался кого-то из родителей.

      Не теряя времени на разговоры, я поднялась со стула, прихватила тарелку со стаканом и заперлась в своей комнате. Почти сразу же постучала мама.

      – Алинка, ты там? Сереженька пришел. Выходи.

      – Нет, – с трудом сдерживая подступающую истерику, крикнула я. – Пусть убирается!

      Все, на что я надеялась, это, что в присутствии мамы он не будет вести себя, как последняя свинья, и не станет выламывать дверь.

      – Алинка. Хватит. Выходи, и поговорите, как взрослые люди, – строго приказала мама.

      – Алинка! –