Воин из-за круга. Андрей Астахов

оставив нас без гроша. Мать зарабатывала вязанием кружевных воротников – четверть галарна за дюжину. Этих денег нам хватало только на оплату жилья, хлеб и молоко. Когда мне было десять лет, я подхватил гнилую лихорадку, и лекарь сказал, что меня спасет только чудо. Тогда мать продала единственную ценную вещь в доме – серебряную солонку, свадебный подарок отца. На вырученные деньги она купила лекарств, еды и этого солдатика, которого я не выпускал из рук, пока болел.

      – Отец, это очень трогательно. Я напишу об этом балладу.

      – Твое счастье – или несчастье – в том, что ты вырос в богатстве и беспечности. Ты не знаешь, что такое нищета.

      – Спаси меня Единый! Ложка тоже особенная?

      – Этой ложкой, которой, как ты изволил выразиться, едят хамы, ели мы в детстве – одной ложкой, по очереди. Другой ложки у нас не было. Тебе не мешало бы недельку-другую поесть такой.

      – Отец, я… – Ди Марону-младшему почему-то больше не хотелось ерничать. – Прости меня. Я все понял. Я был не прав.

      – Это хорошо, что ты понял. Я храню эту ложку и этого солдатика всю свою жизнь, чтобы не забывать о том, откуда я, как я жил в детстве, и память о прошлом помогает мне ценить то, что я имею сейчас. Ты не испытал нищеты и голода; я, слава Единому, об этом позаботился. Однако это не извиняет твоего легкомыслия и твоего щенячьего фанфаронства, – банкир достал из кошеля на поясе свиток со злополучной поэмой, подошел к камину, затопленному на ночь. – Сам бросишь ее в огонь или мне позволишь?

      – Сам, – юноша проглотил ком в горле, шагнул к отцу, взял свиток.

      Пергамент корчился на горящих в камине дровах, и сердце ди Марона-младшего наполнила грусть – поэма и впрямь была хороша. Голос отца, стоявшего за спиной, потерял металлические нотки; теперь отец говорил с болью и нежностью.

      – Я хочу тебе счастья. сынок. Единый дал мне только одного сына, хотя мы с женой хотели много детей. В тебе моя надежда. Я стар, скоро Единый заберет меня, и все достанется тебе. Твое беспутство и твоя бесшабашность пугают меня. Поэтому я намерен тебя женить. Не возражай, все уже решено.

      – Женить? – спросил юноша, не отрывая взгляда от догорающего свитка. – На ком?

      – На хорошей девушке. Не сомневайся, она тебе понравится. Я нашел тебе лучшую девушку из всех. Скоро вы встретитесь. А до тех пор прошу об одном – никаких сочинений об императоре, никаких пьяных выходок и похождений по притонам. Ты позоришь меня, Уэр. Ты позоришь свою мать. Подумай об этом, сын. Пора становиться взрослым и заняться настоящим делом…

      Теперь, стоя на пороге амбара, связанный сыновьями трактирщика, Уэр ди Марон вспомнил этот разговор. Конечно, отец тогда был прав. А он просто идиот. И вся надежда теперь – этот незнакомый ему старик. Кто он, вордланы его забери?

      – Меня зовут Ферран ди Брай, – сказал старик, будто угадав мысли и юноши, и трактирщика Йола. – Что здесь происходит?

      – Этот негодяй пытался обесчестить мою дочь, – заявил Йол, сделав шаг к старику и уперев руки в бока. – А тебе-то что, старче?

      – Просто спросил, – отвечал старик. – Разве нельзя просто