Семь Чудес Рая. Роман Воронов

лишенным всего, что может расти на клочке земли, лысом островке, лишь бы не продолжать пребывания на несущем смерть судне.

      Последними словами этого странного юноши, покидающего борт линейного корабля, были:

      – Выбирая смерть, смерть и получите.

      Возвращение

      Вымаливаешь не свое,

      Ибо твое все уже при тебе.

      Мир со всеми его запахами, полутонами, красками, рефлексиями и утопиями, иллюзиями, маниакальностью и безответственностью, святостью и возвышенностью, Содомом и Гоморрой, массовостью и вождизмом, и Иисусом Христом, одиноко распятым над многочисленными шахтами баллистических ракет, в одночасье лишился… меня.

      – Невелика потеря, – скажете вы и будете чертовски правы. Что я, мазок на полотне Моне, тот, случайный, которого Клод и не заметил, по сути, клякса. Убери его и что?

      – Это уже будет не Моне, – возразит искусствовед.

      – Халтура, – поддакнет критик.

      – Конечно, нет, – заступлюсь я за мастера, – великое останется великим и любоваться творением Моне, как и Создателя этого Мира, не перестанут, ибо один мазок исчезает, давая место другим…

      Я стоял на перроне в полном одиночестве. Паутина ржавых стальных балок над головой, казалось, с трудом удерживает в своих проклепанных пальцах мутные стекла, через которые едва пробивался желтоватый бледный свет. Воздух был влажен, тяжел и сперт и нес в себе тревожную зловещую тишину. Если в этом мире и существовала жизнь, она едва теплилась в моем съежившемся сердце, каждый удар которого с испугом отзывался в грудной клетке приглушенным «тум».

      Там, где железные лапы причудливого навеса упирались в пол, скапливалась тьма, пряча в своих объятиях нечто, чьи взоры холодили спину и парализовали шею. Оторвать взгляд от путей и обернуться было страшно, очень страшно. Рама навеса, словно под чудовищным давлением желтого свечения, кряхтела в местах, где ее кости соединялись друг с другом искривленными болтами, полупрозрачные стекла трещали сложными узорами по той же причине; что-то, походившее на звуки падающих капель в пустое ведро, методично отдавалось в моей голове каким-то инфернальным метрономом, отсчитывая, отсчитывая, отсчитывая…

      «Тум», – ухнуло в груди. – Зачем я здесь?

      «Тум-м-м-м-м», – загудело в позвоночнике. – Я жду поезд.

      – Какой поезд, что за поезд? – засуетилось внутри. – «Тум, тум, тум».

      На спине цепко закрепилась колючими глазами темнота, так хочется повернуться и посмотреть туда, но я жду поезд и не могу отвести взгляда от путей. Я боюсь пропустить его и остаться здесь, в этом ужасном месте с его гнетущей музыкой железного оркестра под мутно-желтым небом.

      Вот-вот подойдет поезд и отвезет меня на другой вокзал, туда, где хорошо, где свет и люди, я уверен в этом и готов терпеть на этом жутком перроне сколько нужно, только пусть поезд обязательно придет.