Небо на троих… и два дракона в подарок!. Диана Хант

диковинка, чем фениксы на земле, а совсем стариков – в резервациях.

      Опыт прошлых лет подсказывает, что как только поезд тронется, – а это уже через два часа, – сразу станет легче дышать. И пока доеду до академии, «родной очаг» успеет превратиться в воспоминание. И до следующих каникул о старшей дочери здесь не вспомнят.

      – Ингури, милая, – елейным голоском пропела мачеха, стоило мне вытереть губы салфеткой и, скомкав, положить её на остатки безвременно почившей корзиночки. В поезде пирожков куплю, здесь под взглядом этой змеюки и кусок в горло не лезет. Весь завтрак на меня пялится, словно букашки по щеке ползают. И душно становится от её взгляда, как перед грозой бывает. – Нам с отцом нужно серьёзно с тобой поговорить.

      За мои двадцать лет с хвостиком Юлиана обращалась ко мне вот так, напрямую… по пальцам можно пересчитать, сколько раз. И никогда ещё это ничем хорошим для меня не заканчивалось.

      Вот и сейчас, вникая ангельскому голоску баронессы, а также глядя, как встали «ушки на макушке» у близняшек, которые лишь ниже склонились над тарелками, а значит, знают или хотя бы подозревают, что именно от меня понадобилось мачехе, я поняла: плохо моё дело. Юлианино внимание всегда какой-то подставой пахнет.

      Лицо удалось сохранить исключительно мыслью о том, что долго этот «серьёзный разговор» не продлится. Поезд отходит через два часа, а значит… надо просто делать хорошую мину. Это всё скоро закончится.

      – Конечно, матушка, – хлопнув ресницами, я подняла взгляд на Юлиану. – Я вас внимательно слушаю.

      Мачеха заправила белокурый локон за острое ушко, сверкнув рубином с вензелем баронессы на безымянном пальце и посмотрела на меня с деланой заботой. От фальши в её улыбке свело скулы.

      Вот как можно быть настолько очаровательной и настолько же лживой, к тому же ещё и первостатейной стервой? В детстве я чуть не сломала себе мозг, пытаясь постичь эту загадку. Жена моего отца прекрасна красотой ангела, красотой Мадонны, и даже больше – чудно̀ проявившаяся спустя неизвестно сколько поколений альвийская кровь превратила каждую черту дочери торговца живым товаром в произведение искусства. Общее же впечатление от мачехи и вовсе ослепительное. Так что отца, потерявшего голову от юной дочери работорговца, которую он случайно (случайно ли?) встретил на набережной, встречая корабль с рейса, я не виню. Даже понимаю. От Юлианы сложно не потерять голову, а уж когда она сама стремится тебя обаять, и вовсе невозможно.

      – Девочки, – Юлиана сверкнула глазами на старших дочерей. – Разве учитель не ждёт вас в классной комнате?

      – Да, матушка, – близняшки синхронно вспорхнули из-за стола. Всё-таки рабовладельческие корни в Юлиане чувствуются. Дрессировка у неё получается мастерски. Филигранно. Впору поучиться.

      Присев перед родителями в книксене и пожелав хорошего дня, Лизетта вдруг обернулась ко мне и проговорила торопливо:

      – До свидания, Ингури. Хорошей дороги.

      Не