Большая четверка. Агата Кристи

и месяцы, прежде чем он сможет сказать нам то, что собирался.

      – Я сделаю все, что в моих силах, Пуаро, – пообещал я. – Я постараюсь достойно заменить вас.

      – Да-а…

      Его реплика поразила меня, поскольку в его тоне прозвучало сомнение. Я взял тот лист бумаги, на котором рисовал больной.

      – Если бы я сочинял роман, – сказал я беспечно, – я бы начал с рассказа о нашем «госте» и назвал бы книгу «Тайна Большой Четверки». – Говоря так, я постучал пальцем по начерченным карандашом цифрам.

      И тут же я замер в изумлении, поскольку наш умирающий вдруг очнулся, сел и произнес очень отчетливо:

      – Ли Чанг Йен.

      Он выглядел как человек, внезапно пробудившийся от сна. Пуаро сделал предостерегающий жест, призывая меня к молчанию. Человек продолжал говорить. Он выговаривал слова медленно, высоким голосом, и что-то в его манере речи заставило меня подумать, что он цитирует на память некий письменный отчет или доклад.

      – Ли Чанг Йен. Его можно считать мозгом Большой Четверки. Он направляющая и организующая сила. Поэтому я обозначил его как Номер Первый. Номер Второй редко упоминается по имени. Он обозначается символом – латинская S, перечеркнутая вертикально двумя линиями, то есть знаком доллара, или же двумя полосками и звездой. Следовательно, предполагаем, что он американец и что он представляет собой силу денег. Похоже, можно не сомневаться в том, что Номер Третий – женщина и что она француженка. Вполне возможно, что она одна из сирен полусвета, но о ней ничего определенного не известно. Номер Четвертый…

      Голос говорившего затих, больной замолчал. Пуаро наклонился вперед.

      – Да-да, – энергично произнес он, – Номер Четвертый… что?

      Его глаза впились в лицо незнакомца. А того словно вдруг охватил неописуемый ужас; его черты исказились.

      – Истребитель, – выдохнул «гость». А потом, конвульсивно дернувшись, упал на спину в глубоком обмороке.

      – Mon Dieu![4] – прошептал Пуаро. – Так я был прав! Я был прав!

      – Вы думаете…

      Он перебил меня:

      – Давайте отнесем его на кровать в мою спальню. У меня не осталось ни одной лишней минуты, если я хочу успеть на поезд. Хотя и нельзя сказать, что я хочу на него успеть. Ох, если бы я мог опоздать на него, не мучаясь угрызениями совести! Но я дал слово. Идемте, Гастингс!

      Оставив нашего загадочного посетителя на попечение миссис Пирсон, мы помчались на вокзал и едва успели вскочить в поезд. Пуаро то надолго замолкал, то становился уж слишком разговорчив. То он сидел, уставясь в окно, как погруженный в мечтания человек, и не слыша ни слова из того, что я ему говорил, – то вдруг оживлялся и начинал сыпать инструкциями и постоянно твердил, что я должен ежедневно посылать ему радиограммы.

      Проехав Уокинг, мы погрузились в долгое молчание. Поезд вообще-то шел без остановок до самого Саутхэмптона; но вдруг он остановился перед светофором.

      – Ах! Sacre mille tonnerres![5] – неожиданно воскликнул Пуаро. – Я просто имбецил! Теперь

4

Бог мой! (фр.)

5

Проклятие! Гром и молния! (фр.)